Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне Синода, но постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне корреспонденты — одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал верить, третьи выражают со мной единомыслие, которое едва ли в действительности существует, и сочувствие, на которое я едва ли имею право; и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нём несправедливо, и на обращения ко мне моих неизвестных корреспондентов.
Постановление Синода вообще имеет много недостатков; оно незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к бурным чувствам и поступкам.
Оно незаконно
или умышленно двусмысленно потому, что если оно хочет быть отлучением от церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может произноситься такое отлучение; если же это есть заявление о том, что тот, кто не верит в церковь и её догмата, не принадлежит к ней, то это само собой разумеется, и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно и случилось, потому что оно так и было понято.
Оно произвольно
, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тоща как не только многие, но почти все образованные люди в России разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах и книгах.
Оно неосновательно
, потому что главным поводом своего появления выставляет большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и распространениемоих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из получаемых мною писем.
Оно содержит в себе явную неправду
, утверждая, что со стороны церкви были сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления, тогда как ничего подобного никогда не было.
Оно представляет из себя то, что на юридическом языке называется клеветой
, так как в нём заключаются заведомо несправедливые и клонящиеся к моему вреду утверждения.
Оно есть, наконец, подстрекательство
к дурным чувствам и поступкам, так как вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещенных и нерассуждающих озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые в получаемых мною письмах. «Теперь ты предан анафеме и пойдёшь после смерти в вечное мучение и издохнешь как собака... анафема та, старый чёрт... проклят будь»
, пишет один. Другой делает упреки правительству за то, что я не заключен ещё в монастырь, и наполняет письмо ругательствами. Третий пишет: «Если правительство не уберёт тебя, — мы сами заставим тебя замолчать»
; письмо кончается проклятиями. «Чтобы уничтожить прохвоста тебя, — пишет четвертый, — у меня найдутся средства...»
Следуют неприличные ругательства. Признаки такого же озлобления после постановления синода я замечаю и при встречах с некоторыми людьми. В самый же день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал обращенные ко мне слова: «Вот дьявол в образе человека»
, и если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили, как избили, несколько лет тому назад, человека у Пантелеймоновской часовни.
Так что постановление синода вообще очень нехорошо; то, что в конце постановления сказано, что лица, подписавшие его, молятся, чтобы я стал таким же, как они, не делает его лучше.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной».
То, что я отрёкся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему.
Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усумнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал всё, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения:
И я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей, и мёртвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым. То же, что сказано, что я «посвятил свою литературную деятельность и данный мне от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви» и т. д., и что «я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассылаемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской» , — то это несправедливо. Я никогда не заботился о распространении своего учения. Правда, я сам для себя выразил в сочинениях своё понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том, как я понимаю учение Христа, только тогда, когда меня об этом спрашивали. Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если они у меня были, мои книги.
Потом сказано, что я «отвергаю Бога, во святой троице славимого создателя и промыслителя вселенной, отрицаю господа Иисуса Христа, богочеловека, искупителя и спасителя мира, пострадавшего ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мёртвых, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы».
Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами, которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни.
Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошёл в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родительница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник.
То, что я отвергаю непонятную троицу
и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека
, кощунственную историю о Боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Бога же — духа, бога — любовь, единого бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении.
Ещё сказано: «не признает загробной жизни и мздовоздаяния»
.
Если разуметь жизнь загробную в смысле Второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения новой жизни, верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо.
Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия.
В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведенных вижу прямое нарушение и смысла, и буквы Евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением.
В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник.
В причащении вижу обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, — прямо запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками
(Мф. XXIII, 8-10).
Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, «ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств — евхаристию»
. То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовлений этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то, что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, — это совершенно несправедливо.
Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку — перегородкой, а не иконостасом, и чашку — чашкой, а не потиром и т. п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство — в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, — уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит Бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съест этот кусочек, в того войдёт сам Бог.
Ведь это ужасно!
Как бы кто ни понимал личность Христа, то учение его, которое уничтожает зло мира и так просто, легко, несомненно даёт благо людям, если только они не будут извращать его, это учение все скрыто, все переделано в грубое колдовство купанья, мазания маслом, телодвижений, заклинаний, проглатывания кусочков и т. п., так что от учения ничего не остается. И если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвованиях, не в молебнах, обеднях, свечах, иконах учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах, печатают в книгах, газетах, катехизисах, что Христос никогда не запрещал клятву (присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа (Речь Амвросия, епископа харьковского).
Ужасно, главное, то, что люди, которым это выгодно, обманывают не только взрослых, но, имея на то власть, и детей, тех самых, про которых Христос говорил, что горе тому, кто их обманет. Ужасно то, что люди эти для своих маленьких выгод делают такое ужасное зло, скрывая от людей истину, открытую Христом и дающую им благо, которое не уравновешивается и в тысячной доле получаемой ими от того выгодой. Они поступают, как тот разбойник, который убивает целую семью, 5-6 человек, чтобы унести старую поддевку и 40 коп. денег. Ему охотно отдали бы всю одежду и все деньги, только бы он не убивал их. Но он не может поступить иначе.
То же и с религиозными обманщиками. Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их, только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать иначе.
Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но должно.
Если есть что священное, то никак уж не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда видишь его. Если Чувашин мажет своего идола сметаной или сечёт его, я могу равнодушно пройти мимо, потому что то, что он делает, он делает во имя чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но когда люди, как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как бы могущественны они ни были, во имя того Бога, которым я живу, и того учения Христа, которое дало жизнь мне и может дать её всем людям, проповедуют грубое колдовство, я не могу этого видеть спокойно. И если я называю по имени то, что они делают, то я делаю только то, что должен, чего не могу не делать, если я верую в Бога и христианское учение.
Если же они вместо того, чтобы ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно только увеличивать усилия людей, верующих в Бога и в учение Христа, для того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от людей истинного Бога.
Про Христа, выгнавшего из храма быков, овец и продавцов, должны были говорить, что он кощунствует. Если бы он пришёл теперь и увидал то, что делается его именем в церкви, то ещё с большим и более законным гневом наверно повыкидал бы все эти ужасные антиминсы, и копья, и кресты, и чаши, и свечи, и иконы, и всё то, посредством чего они, колдуя, скрывают от людей Бога и его учение.
Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне синода. Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во многое, во что они хотят уверить людей, что я не верю.
Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как дух, как любовь, как начало всего.
Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва, — не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф. VI, 5-13), а молитва, образец которой дан нам Христом, — уединённая, состоящая в восстановлении и укреплении в своём сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли Бога.
Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого-либо, мешают чему-нибудь и кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, — я так же мало могу их изменить, как своё тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как верю. Готовясь идти к тому Богу, от которого исшёл. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой — более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если я узнаю такую, я сейчас же приму её, потому что Богу ничего, кроме истины, не нужно.
Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла. «Тот, кто начнёт с того, что полюбит христианство более ИСТИНЫ, очень скоро полюбит свою церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (своё спокойствие) больше всего на свете»
, — сказал Кольридж.
Я шёл обратным путём. Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю ИСТИНУ более всего на свете. И до сих пор ИСТИНА совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++ ++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Это письмо Льва Толстого я не читал прежде, увидел его впервые на прошлой неделе —
друг прислал.
Проделав свой путь постижения ИСТИНЫ, независимый ни от кого, я пришёл к абсолютно тем же выводам, что и великий русский писатель Лев Толстой.
Верю я в Бога, которого понимаю как дух Святой, как любовь, как начало всего.
Верю в то, что Он во мне и я в Нём.
Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством.
Верю в то, что истинное благо человека — в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки.
Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведёт отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу, даёт после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства Божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою.
Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва, — не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф. VI, 5-13), а молитва, образец которой дан нам Христом, — уединённая, состоящая в восстановлении и укреплении в своём сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли Бога.
И если, постигая ИСТИНУ совершенно независимо друг от друга, и он, и я — оба пришли к абсолютно одинаковым результатам, то какое ещё доказательство истинности этих результатов нужно?!
Post scriptum
Лев Толстой — трижды экстремист
На Западе обратили внимание на то, что русский писатель Лев Толстой стал сейчас в России «неличностью» по Орвеллу (nonperson).
Упоминание, где-либо его имени в настоящее время является признаком политнекорректности.
Московский корреспондент лондонской газеты Daily Telegrap Эндрю Осборн в репортаже из Москвы указывает, что Россию сейчас обвиняют в том, что отказалась от своего литературного прошлого в отношении выдающегося русского писателя Льва Николаевича Толстого, так как игнорирует 100-летнюю годовщину со дня его смерти.
«Подобные обвинения начались после того, как выяснилось, что у Кремля нет планов отметить столетие со дня смерти Толстого. Кроме того, фильм «Анна Каренина» так и не нашел дистрибьюторов», — передает западный корреспондент.
«Кремль хранит ледяное молчание о годовщине», поражается английский журналист и продолжает: «Директор фильма с участием русских актеров заявил по «Эху Москвы», что дистрибьюторы отказываются брать картину в прокат. «Я этого не понимаю», указал директор.
Эндру Осборг отмечает, что даже такие далекие страны, как Куба и Мексика уже организовали фестивали, посвященные творчеству писателя, а в Германии и США публикуются произведения Толстого в новых переводах.
«Дэйм Хелен Миррен и Кристофер Пламмер были номинированы на Оскар за их главную роль в англоязычном фильме «Последняя станция» (The Last Station), в котором рассказывается о двух последних годах жизни Толстого. В прошлом месяце фильм вышел на экраны Британии», передает Эндру Осборн в своем репортаже из Москвы.
Напомним, что в конце января 2010 года стало известно, что решением суда в Ростовской области от 11 сентября 2009 года писатель Толстой Лев Николаевич, мужчина 1828 г. рождения, русский, женатый, место прописки: Ясная Поляна Щекинского р-на Тульской обл., был признан экстремистом в ходе одного антиэкстремистского процесса в Таганроге.
В интернете выложено заключение экспертизы, которая засвидетельствовала об экстремистский характер мировоззрения Льва Толстого, возбуждавшего религиозную вражду и/или ненависть по признакам статьи 282 УК РФ, в частности в следующем высказывании:
«Я убедился, что учение [русской православной] церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения».
Суд постановил, что данное высказывание Льва Толстого формирует негативное отношение к русской православной церкви (РПЦ), и на этом основании статья, содержащая данное высказывание, была признана одним из экстремистских материалов». Отметим, что Толстой является не просто экстремистом, а экстремистом-рецедивистом.
В 1901 году Толстой Лев Николаевич, мужчина 1828 г. рождения, русский, женатый, место прописки: Ясная Поляна Щекинского р-на Тульской обл., уже был официально осужден за крамольные мысли в отношении РПЦ, отлучен от церкви и предан анафеме.
Кроме того, царские, а затем большевистские и нынешние демократические власти России до сих пор тщательно скрывает факт принятия Львом Толстым на закате своей жизни Ислама.
В постановлении русского церковного суда от 20 февраля 1901 года говорится:
«В своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живаго Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТОВ по комиссионной комплексной судебной экспертизе по гражданскому делу № 3-35/08 по заявлению Прокурора Ростовской области, лёгло в основу решения русского областного суда от 11 сентября 2010 года.
Между тем буквально на днях Лев Толстой был признан в России по суду экстремистом уже в третий раз.
18 марта 2010 года в Кировском суде г. Екатеринбурга на одном из многочисленных антиэкстремистских процессов, которые сейчас происходят по всей России, эксперт по экстремизму Павел Суслонов веско засвидетельствовал:
«В листовках Льва Толстого «Предисловие к «Солдатской памятке» и «Офицерской памятке», направленных к солдатам, фельдфебелям и офицерскому составу, содержатся прямые призывы к разжиганию межрелигиозной розни, направленные против православной церкви»
.
Одно время Лев Николаевич старался быть примерным православным христианином. Посещал службы, постился и даже иногда исповедовался, причащался. Строго придерживался ограничений в еде, которые накладывались постом. Но некоторые гости и члены семьи писателя не постились. И однажды Лев Николаевич не выдержал. Сын Толстого вспоминает, как всё это началось: «Помню также стремительное его разочарование в Православии. Раз за обедом (во время поста) все ели вкусные говяжьи котлеты. Отец долго косился на них, потом вдруг сказал брату Илье: « Ну-ка, Илюша, дай мне котлетки». Илюша вскочил со стула, взял с подоконника блюдо с котлетами и подан отцу. С этого дня уже ни посты, ни Православие больше не соблюдались отцом, а началось писание «Критики догматического богословия». По мнению Толстого, не могла быть доброй и правильной Церковь, которая ему, великому писателю, во время постов запрещает кушать такие вкусные и любимые им телячьи котлетки. Это, конечно, личное дело писателя, соблюдать посты или нет, и как относится к ограничениям в еде во время поста. Но, главное в том, что после случая с котлетками Лев Николаевич не только перестал следовать православным обычаям, он и начал активно бороться жестокой и неправильной, по его мнению, Православной Церковью.
В связи с эти можно вспомнить, как некоторые историки литературы показывают Льва Николаевича добрым, мягким и очень спокойным старцем. Но когда читаешь воспоминания близких ему людей об отношении Льва Николаевича к Православию, то образ «доброго Толстого» несколько меняется. Графиня Александра Андреевна, дочь брата Льва Николаевича, искренне верующая православная женщина, так описывает реакцию писателя, когда она в разговоре упомянула о Православии: «Вдруг, без всякого вызова с моей стороны, он осыпал меня, точно градом, своими невообразимыми взглядами на религию и на Церковь, издеваясь над всем, что нам дорого и свято... Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего... на¬конец...он сам утомился своим бешеным пароксизмом». Следует отметить и особую ненависть, которую питал Толстой к Богородице и её иконам. Известный критик и романист второй половины XIX века Е.Л. Марков рассказывал, что однажды во время прогулки по Москве Толстой, увидев Иверскую икону Божией Матери, указал на неё и сказал: «Она - презлая». А профессор С.Н. Булгаков вспоминал удивившую его реакцию писателя на положительные упоминания о Богородице во время разговоров на духовные темы: «... одного этого упоминания было достаточно, чтобы вызвать приступ задыхающейся, богохульной злобы, граничащей с одержанием. Глаза его загорелись недобрым огнем, и он начал, задыхаясь, богохульствовать». Всего три примера из огромного множества показывают Льва Николаевича не совсем «тихим и спокойным старцем» в тех случаях, когда разговоры касались Православия.
Все читали о «духовных исканиях великого писателя» после отхода от Православия. Доказательством «безграничной веротерпимости» Льва Толстого в этот период приводятся цитаты из его книги «Круг чтения». И на самом деле, в трудах Толстого нельзя найти недобрых слов о мировых религиях или о любом сектантстве. Но как только речь заходит о Православии, писатель резко меняется. От его веротерпимости и благодушия не остается и следа. Толстой обрушивается на Православную Церковь с градом различных обвинений и упреков, совершенно не стесняясь в выборе слов. В своей книге «Критика догматического богословия», вышедшей огромным тиражом и оказавшей влияние на многие умы того времени, Толстой открыто издевается над Православной Церковью, её Учением и Обрядами. Он изображает Православное богословие как якобы скопление противоречий и неумных жалких компромиссов. Начав с отрицания догмата Троичности, он заканчивает издевательской насмешкой над Таинствами, называя крещение - «купанием в воде», а причастие - «простым съеданием кусочка хлеба с вином». В своих многочисленных интервью корреспондентам газет писатель постоянно утверждает по по¬воду Православных Таинств: «...в них нет смысла, они суть колдовство». В личных беседах и во время встреч с почитателями он доказывает: «Сказа¬но также, что я отвергаю все таинства... Все таинства я считаю низменными, грубыми, не соответствующими понятию о Боге и христианскому учению, колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия. В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, которое могло иметь крещение для взрослых, сознательно понимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединившимися прежде... вижу прямое нарушение и смысла и буквы евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман... В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, и, как и во всех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник». Вскоре все это перекочевало в его романы и рассказы. Например, в «Воскресении» он так описывает выход священника из Царских врат со Святою Чашею: «Взяв в руку золотую чашку, священник вышел с нею в средние двери и пригласил желающих поесть тела и крови Бога, находящегося в чашке». Все это читалось множеством почитателей таланта Толстого. И все эти люди, увлеченные его произведениями, точно так же начинали насмешливо относиться к Церковным Таинствам. Таким образом, Толстой открыто вел работу по воспитанию у множества людей ненависти и презрения к Православной Церкви и ее обрядам.
Действовал Толстой против Церкви не только письмами, романами и газетными статьями, но и делами. Своих крестьян он в течение многих лет приучал не чтить церковные праздники. Так приходское духовенство села Колчаково сетовало, что Толстой старался земледельческие работы проводить в дни официально принятых церковных праздников, когда работать считалось грехом. Не только в Великие праздники, но и даже на Пасхальной неделе Толстой демонстративно работая, бросал вызов Церкви. В эти же дни он всячески поощрял крестьян к полевым работам и, обходя крестьянские дворы, помогал бедным крестьянам крыть хаты и выполнять другие хозяйственные работы. Вскоре Лев Николаевич сумел многих крестьян, до этого строго следовавших Православию, увлечь своим антиправославным мышлением и отношением к Церкви. Более того, он открыто и грубо подстрекал крестьян к отвержению обрядов Православной Церкви. Епископ Тульский и Белевский Питирим сообщал: «З1 августа священник села Трасны прибыл с крестным ходом к станции Ясенки и здесь... при большом стечении народа ожидал святую Владимирскую икону Божией Матери из села Грецова Богородницкого уезда. Когда на шоссе показалась означенная икона, священник и окружающий его народ увидели, что справа по отношению иконы, прорываясь через народ, ехал кто-то на сером коне с надетой на голову шляпой. Минуту спустя всем стало очевидно, что это был граф Лев Толстой. Как оказалось, Лев Толстой ехал близ иконы в шляпе от села Кончаков 4-5 верст и время от времени делал народу внушение, что собираться и делать иконе честь совсем не следует, потому что это очень глупо, и вообще оскорбительно говорил по поводу святой иконы... Разъезжая на коне и в шляпе близ иконы Богоматери, он позволил себе в то же время язвительно кощунствовать над Нею». Это была не первая и не последняя попытка Толстого поднять народ против Православной Церкви. Можно вспомнить и много других подобных открытых выступлений писателя против Церкви.
Толстой оставался непримиримым врагом Православия до конца своей жизни. В 1901 году он провозгласил: «Учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства». Можно вспомнить и его заявление о самовольном отречении от Церкви: «Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы по¬скорей, без всяких над ним заклинаний и молитв». Даже на пороге смерти Лев Толстой не прекращал хулить и поносить Церковь. 22 января 1909 года он говорил: «...возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, - ложь».
Почему страсти между графом Толстым и церковью не утихали до самой его смерти?
Многие факторы способствовали отречению культового отечественного писателя, графа Льва Толстого от церкви. Мы поэтапно разберем, при каких обстоятельствах это случилось и как это связано с толстовством.
В чем суть толстовства
В течение 1880-х гг. у Толстого выходит сразу несколько произведений, таких как , «В чем моя вера» и в которых писатель подробно высказывает свои духовные мысли и идеи. Впоследствии складывается новое религиозное течение, получившее распространение не только в России, но и в Западной Европе, Индии и Японии ‒ Толстовство. Известным сторонником учения был Махатма Ганди, с которым писатель часто общался посредством писем.
Основные каноны толстовства были таковы: непротивление злу насилием, нравственное саморазвитие и опрощение. Жизнеучению Толстого был характерен синкретизм, поэтому вы найдете общие черты с даосизмом, буддизмом, конфуцианством и другими идейными течениями. Будучи сторонником этого религиозного течения, человек, вольно становится вегетарианцем и отказывается от употребления табака и алкоголя.
Священный синод считал толстовство религиозно-социальной сектой, вредно влияющей на верующих людей. На этой ноте отношения с церковью у писателя стали неоднозначными.
Была ли анафема?
В послании Священного синода о Льве Толстом публично заявили об отлучении русского писателя от православной церкви. Помимо отлучения, в тексте Толстого назвали «лжеучителем», отвергающим важнейшие догматы православия.
И действительно, Лев Николаевич отрицал Троичность Бога, непорочное зачатие и то, что Иисус Христос воскрес, но как таковой анафемы от церкви он не получал . Все потому, что процедура отлучения к 1901-ому году была упразднена, а последним обладателем анафемы стал гетман Мазепа в 18-ом веке.
Стоит отметить, что с началом развития толстовства ряд церковных иерархов пытались официально отлучить великого писателя от церкви, но по разным причинам сделать этого им не удалось.
Отношение людей к "анафеме" Толстого
Положение вещей было остро воспринято общественностью и графу стали приходить различные письма с критикой в адрес самого Толстого, с последующими угрозами и принуждением к покаянию. Священник Кронштадский называл писателя подобным Иуде предателем и отъявленным безбожником.
Православный философ Василий Розанов считал, что Церковь не может судить Толстого, называя Синод «формальным учреждением». Дмитрий Мережковский заявил, что если отлучают графа, то пусть отлучают и тех, кто верит в учение Толстого.
Полемика по поводу отлучения графа от Православной церкви продолжалась вплоть до гибели великого русского писателя. Неравнодушные люди стали писать письма в Синод с просьбой отлучиться от церкви, а после указа «об укреплении начал веротерпимости» 1905 года подобные письма только участились.
Реакция графа на послание
Ответила на послание в начале жена писателя Софья Андреевна. Неделями позже она отправила свое письмо в газету «Определения», в котором выразила недовольство идеями Священного синода об отказе отпевать Льва Николаевича при смерти, назвала служителей Церкви «духовными палачами».
Спустя месяц граф Толстой напишет «ответ Синоду», который напечатали лишь летом 1901 года с множественными поправками. Более 100 строк письма цензура убрала из текста из-за «оскорбления религиозных чувств», также был нанесен запрет на перепечатывание текста в другие издания.
Позднее здоровье русского писателя ухудшилось, и его жена решила попытаться примирить мужа с церковью, из-за чего возникло много конфликтов в их отношениях.
Лев Толстой гордо отвергал возврат к церкви, вплоть до конца жизни, прося в дневниковых записях похоронить его без церковных обрядов. Софья Андреевна знала о завещании мужа и похоронила его так, как он хотел.
Что вы думаете о позиции и учении Льва Толстого? Делитесь своим мнением в комментариях!
До новых книг!
В “Закрытом показе” Гордона обсуждали фильм “Последнее воскресение” (на самом деле - “The Last Station”) про последние дни жизни Льва Толстого.
Я давно считаю, что для христианина отношение к Толстому как мыслителю - это идеальный пример для выяснения отношения к самому христианству. Легко говорить о том, что ты привержен всем православным догматам, если эта убежденность не входит в противоречие с какими-то твоими глубокими пристрастиями, но для очень многих людей такое противоречие, как правило, разрешается в пользу пристрастий, когда христианство просто подгоняется, подверстывается под удобную и привычную систему ценностей - а точнее говоря, не систему, а тот самый настоящий хаос интуиций и эмоций, который составляет миропонимание большинства людей.
Вряд ли я скажу хоть что-то новое, если напомню о том, что миропонимание современного образованного человека европейской цивилизации в определяющей степени детерминировано культурным каноном Модерна со всеми его плюсами и минусами. В России этот культурный код в окончательно секулярной версии был навязан большевиками, а точнее даже - той самой советской школой , где наизусть учили “Евгения Онегина”, но ничего не знали про Библию, и где портреты Пушкина-Толстого-Горького-Маяковского заменяли четырех евангелистов, а на месте иконы Спасителя неизменно висела “икона” Ленина.
Лев Толстой, - безусловно, один из столпов культуры Модерна для XX века, а это означает, что отнестись к нему хоть сколько-нибудь аналитически, то есть дифференцированно могут только те люди, для которых сама культура Модерна перестала быть единственной матрицей восприятия мирового интеллектуального наследия. Но ситуация усугубляется тем, что одно дело - авторитет какого-нибудь отвлеченного и далекого мыслителя типа Жан-Жака Руссо (медальон с портретом коего юный Толстой носил на себе вместо креста), а другое дело - гениальный художник, действительно затрагивающий душевные струны каждого чувствующего и думающего человека. Для тех из этих людей, кто не привык различать эстетику и этику, а также эстетику и онтологию, Лев Толстой оказывается абсолютным авторитетом, равным если не Богу, то по крайней мере, Его пророку. Именно с такими людьми мы в основном имеем дело, когда приходится в сотый раз объяснять совершенно простую причину, почему Лев Толстой был отлучен от Церкви.
В большинстве случаев рассуждающие на эту тему закатывают глаза, поджимают губки и говорят в сторону, что “это вопрос сложный”, что Толстой был “не очень понят”, что у него были какие-то “особые обстоятельства”, которые нужно “учитывать”. Такое отношение к теме отлучения Толстого вполне простительно, если оно связано с элементарным незнанием фактов - ни об учении Толстого, ни о самой Церкви, хотя, по меньшей мере, русским православным людям эти факты имело бы смысл знать. Но если такой человек уже знает эти факты и все равно крутит шарманку о том, что “это вопрос сложный”, то это означает, что его личное мироощущение, его личные пристрастия для него имеют однозначно большее значение, чем вероучение Православной Церкви. И тогда уже вопрос об убеждениях Льва Николаевича переносится на него самого…
Прежде всего, необходимо заметить, что отлучение от Церкви (анафема) - это не наказание, равно как пребывание в Церкви - это не привилегия. Именно этого не понимают те, кто сегодня призывает “снять анафему” с Толстого, подобно тому, как можно освободить или реабилитировать какого-нибудь арестанта. Православная Церковь - это мировоззренческая организация. Это означает, что пребывание в Церкви предполагает полное и безоговорочное принятие всего догматического мировоззрения Православной Церкви, изложенного в постановлениях семи Вселенских Соборов (325-787 гг.), основу которых составляет Никео-Константинопольский Символ Веры. Из этого следует, что если, например, вы, будучи формально православным, отрицаете хотя бы одну строчку из этого Символа Веры, то вы, тем самым, сами ставите себя вне Церкви и любой священник имеет все основания не допустить вас до Причастия и подать прошение об официальном отлучении вас от Церкви. Об этом у нас не очень любят говорить, хотя вопрос согласия со всеми церковными догматами - несравнимо более важный, чем вопрос о том, сколько и как поститься или какому святому молиться.
Однако, на практике существуют известные сложности в определении того, кто достоин анафемы, а кто нет.
Вряд ли стоит говорить о том, как много людей в нашей Церкви не только не исповедуют, а даже не знают самые элементарные догматы, а их личная “догматика”, как правило, сводится к набору смутных полуязыческих представлений. Означает ли это, что их всех нужно отлучить от Церкви? Здесь возникает первая сложность - нет, не нужно, ибо эти представления, в основном, объясняются элементарным незнанием догматов, потому что в их жизни ещё не было таких людей, особенно священников, которые бы им открыли эти догматы. Потому что многие священники готовы говорить со своей паствой о чем угодно, но только не об основах православного мировоззрения и очень удивляются, когда вдруг давние и хорошо знакомые прихожане излагают им откровенную ересь. Порогом к анафеме здесь является не сама ересь, а её сознательное исповедание даже после того, как человек узнал о том, что это ересь, т.е. о том, что это убеждение противоречит догматическому мировоззрению Православной Церкви. Поэтому анафема - это не наказание, а просто констатация факта, что данный конкретный человек больше не является членом Церкви, поскольку его мировоззрение противоречит православному мировоззрению.
Вторая сложность - чисто герменевтическая: нередко даже очень умные люди не понимают друг друга, говорят на “разных языках”, хотя на самом деле имеют в виду одно и то же. Иные, вроде бы православные авторы допускали невнятные богословские высказывания, но никто при их жизни не успел разобрать эти высказывания, а их заслуги перед Церковью в других сферах не позволяют нам сегодня однозначно трактовать их как еретиков.
Третья сложность - чисто статистическая: достоверно проверить догматические убеждения всех членов Церкви физически невозможно, поэтому бессознательные и сознательные еретики в Церкви будут всегда. Конечно, было бы очень правильно, если бы каждый православный человек однажды пришел к священнику и проверил себя на знание догматов, но, к сожалению, это невозможно - приходят только те, кто серьезно к этому относится.
Так вот, случай Льва Толстого в этом контексте уникален тем, что в нем нет никакой сложности - он прост и ясен до ужаса.
Во-первых, Лев Толстой абсолютно сознательно и открыто отрицал все догматы Православной Церкви, начиная с самых главных - он отрицал и Божественную Троицу, и Христа как Богочеловека, об остальных догматах можно и не спрашивать. На месте Бога-Личности у Толстого был безличный принцип, а Христос у него не был Богом. Таким образом, Лев Толстой сознательно отрицал христианство как таковое - и православное, и католическое, и протестантское, и монофизитское, и монофелитское, любое христианство. И никаких сложностей и оговорок в этом отрицании не было - Толстой был антихристианином и его учение было антихристианским. Об этом было известно многие годы и Церковь давно могла его отлучить, но терпела его антихристианство до конца.
Во-вторых, у Толстого не было никакого “алиби” - его антихристианство не было следствием какой-либо необразованности, маргинальности или старческого маразма. Лев Толстой был на редкость полноценным, здоровым, успешным, состоятельным, образованным и многогранным человеком, которому Господь подарил много талантов и жаловаться ему, по большому счету, было не на что. Поэтому антихристианство Толстого было его личным, свободным, осознанным выбором, делом всей его жизни, в котором ему никто не мешал и никто его специально к этому не подталкивал. Этим Толстой сильно отличается от Гоголя и Достоевского, которые при всей проблемности их жизни в конце концов пришли к радикальному православию (правда, в их понимании самого православия).
Наконец, в-третьих, Священный Синод мог бы и не обращать внимания на Толстого, как он не обращал внимания на многих других потенциальных еретиков, но Лев Толстой благодаря своему литературному творчеству стал невероятно влиятельной фигурой уже не только в России, но и на Западе, что, собственно, и позволило ему столь популяризировать свое учение. Ведь всем же понятно, что без “Войны и мира” или “Анны Карениной” личные религиозные взгляды Толстого в принципе не имели бы такого влияния и никакого “толстовства” бы не было. Поэтому не обращать внимание на Толстого было уже невозможно - сам он мог исповедовать что угодно, но на него ориентировались тысячи интеллектуалов по всему миру, и многие из них даже не понимали, какие, в сущности, у Церкви претензии к столь “прекрасному” человеку, который сам все время ссылается на Христа. Иными словами, если хочешь, чтобы тебя как еретика отлучили от Церкви, стань сначала Львом Толстым - не меньше.
Следовательно, вопрос о том, почему Православная Церковь отлучила Льва Толстого, не требует никаких особых пояснений - просто потому, что Лев Толстой сам себя отлучил от Церкви, на протяжении многих лет открыто проповедуя учение, несовместимое с основами христианского мировоззрения. Он не просто “заблуждался” в понимании христианства, выдавая свои взгляды за “православные” - он хорошо знал христианство и отрицал его как учение в целом. Что же касается его политических взглядов, его анархизма или пацифизма, то они вообще никакого отношения к отлучению не имеют и только религиозно безграмотные советские учителя могли внушать своим ученикам, что Толстой отлучен “за политику”.
Между тем, остается очень интересная тема - это взаимосвязь литературы Толстого и его религиозно-философского учения. При первом приближении кажется, что это два параллельных мира и, вообще, два Толстых. Но Лев Толстой все-таки один и именно тот, кто написал “Анну Каренину”, через три года напишет собственное “Евангелие”, в котором Иисус умирает и не воскресает. Понятно, что “Воскресение” было написано уже с сознательными идеологическими целями и даже с конкретной религиозно-политической мотивацией (финансировать секту духоборов), но это был итог литературного пути, а что касается самого пути, что касается, например, “Войны и мира”? Какие из “Войны и мира” следуют нравственные и богословские выводы? Это, конечно, отдельная тема, но она очень важна в этом контексте, ведь сколько людей любят рассказывать о том, как они каждый год перечитывают “Войну и мир”, хотя Библию даже не открывали.
Лев Николаевич Толстой - один из самых выдающихся русских писателей, известный далеко за пределами родной страны. Этот факт известен всем. Но мало кто знает, что известного писателя в свое время подвергли гонениям за его взгляды на религию и веру. Но почему Толстого отлучили от церкви? Чем же ей не угодил великий русский писатель?
Об отношении Толстого к христианству
Лев Николаевич Толстой был крещен в русской православной церкви, и до определенного времени никак не проявлял своего отношения к религии. Однако затем его взгляды поменялись, что можно проследить в некоторых его произведениях, например, в романе "Воскресение": здесь писатель отражает свое нежелание принимать законы церкви. Он отрицал существование Святой Троицы, не верил в непорочное зачатие Девы Марии и считал, что воскрешение Иисуса - это всего лишь миф. Иначе говоря, отрицалась принципиальная основа православия, за что Толстого отлучили от церкви. Но обо всем по порядку.
"Все это выдумки"
Писатель искренне не понимал, как можно очиститься от грехов, просто придя на исповедь. Ему было сложно принять учение о том, что существует ад, существует рай, что попасть на небеса после смерти можно либо через вечный страх за каждый свой шаг, либо через покаяние, прожив при этом безбожную жизнь. Все это казалось Толстому ересью, не имеющей никакого отношения к истинной вере и доброму существованию. "Все религии мира - это препятствие настоящей нравственности," - говорил Лев Николаевич. - А человек не может быть рабом божьим, ибо Богу такое показалось бы гнусностью". Также писатель полагал, что каждый человек сам отвечает за свои поступки, будь они добрые или злые. Ответственность за них несет сам человек, а не Господь.
Письмо Дворянскому
В своей переписке с учителем А.И. Дворянским Толстой пишет о том, как ложны учения церкви и как неправы мы, внушая эти учения детям. Как говорит Лев Николаевич, дети еще чисты и невинны, они еще не умеют обманывать и, будучи обманутыми, впитывают ложные христианские правила. Маленький человек еще смутно представляет, что есть правильный путь, но его представления, как правило, верны. Толстой пишет, что дети видят целью жизни счастье, достигаемое любовным обращением людей.
Что же делают при этом взрослые? Они учат детей тому, что смысл жизни заключен в слепом исполнении прихотей бога, в бесконечных молитвах и походах в церковь. Поясняют, что свои личные потребности в счастье и благополучии стоит потеснить ради того, что приказала делать церковь.
Маленькие дети часто задают вопросы об устройстве мира, на которые есть вполне логичные ответы, но взрослые внушают ему, что мир был создан кем-то, что люди произошли от двух человек, которых изгнали из рая, что все мы заведомо грешны и должны каяться.
Более того, Лев Толстой не просто отрицал все это, но и нес свою идею в массы подобно Мартину Лютеру.
Так в XIX веке зародилось новое течение - "толстовщина".
О новых идеях
За что Толстого отлучили от церкви? В чем были противоречия? "Толстовщина", или, как его принято называть официально "толстовство", возникло в России в в конце XIX века благодаря русскому писателю и его религиозно-философскому учению. Основные идеи "толстовства" он описывает в своих произведениях "Исповедь", "В чем моя вера?", "О жизни", "Крейцерова соната":
- всепрощение;
- непротивление злу насилием;
- отказ от вражды с другими народами;
- любовь к ближнему;
- нравственное совершенствование;
- минимализм как образ жизни.
Последователи данного течения не поддерживали необходимость платить подати, выступали против несения воинской службы и организовывали сельскохозяйственные колонии, где все трудящиеся равны. Здесь считалось, что человеку, для формирования полноценной личности, необходим физический труд на земле.
"Толстовство" нашло своих последователей и за пределами России: Западная Европа (в частности, Англия), Япония, Индия, Южная Африка. К слову, сам Мхатма Ганди был сторонником идей Льва Толстого.
Питание в "толстовстве"
Все последователи нового течения придерживались вегетарианских взглядов. Они считали, что человек, желающий прожить честную и добрую жизнь, должен в первую очередь отказаться от мяса. Так как употребление мяса требует убийства животного ради жадности и желания полакомиться. Впрочем, отношение к животным у "толстовцев" в целом было особое: несмотря на то, что человек обязан усердно трудиться в сельском хозяйстве, он не должен прибегать к эксплуатации животных.
Критика "толстовства" и отлучение от церкви
В 1897 году общественным деятелем и церковным публицистом В.М. Скворцовым был поднят вопрос о том, чтобы определить новое течение, под руководством Л.Н. Толстого, как религиозно-социальную секту, учения которой могут оказаться вредными не только для церкви, но и для политики.
В 1899 году в свет выходит роман "Воскресение", в котором ясно прослеживаются мысли автора о вреде христианской религии, что приводит в серьезное замешательство и русскую церковь, и высшие политические сферы. Вскоре первоприсутствующим в синоде назначается Митрополит Антоний, который и ранее думал о церковном наказании Толстого. А уже в 1901 году был составлен акт, согласно которому Л.Н. Толстой был отлучен от церкви как еретик.
Позже писателю предлагали покаяться в своем грехе. Проще говоря, ему предложили отказаться от своих антихристианских идей, за что Толстого и отлучили от церкви. Но писатель так и не сделал этого. Так, Определение Святейшего Синода о графе Льве Толстом гласит: последний больше не является членом Православной церкви, так как его взгляды противоречат учению церкви. По настоящее время Толстой так и считается отлученным.
С приходом к власти большевиков толстовские земледельческие коммуны были уничтожены, а последователи Толстого репрессированы. Некоторые из хозяйств смогли уцелеть, но просуществовали они недолго: с приходом войны не стало и их.
Наши дни
Но "толстовство" не исчезло полностью. Те идеи и взгляды, за что Толстого отлучили от церкви, не канули в небытие и продолжают существовать в наше время. И сегодня люди, разделяющие взгляды великого русского писателя на веру, есть не только в России, но и за ее пределами. Последователи "толстовства" имеются и в Западной Европе, и в Восточной Европе (например, в Болгарии), также в Индии, в Японии и в Северной Америке.
Конечно же, "толстовцы" имеются и в России, на родине этого течения. Их организация зарегистрирована как "новотолстовство", она существует относительно недавно и насчитывает около 500 человек. Взгляды "новотолстовцев" достаточно серьезно расходятся со взглядами "толстовства" первоначального.
И все-таки, стоит ли осуждать Льва Толстого за его взгляды? Ведь он всего-навсего не желал сплетать нравственное со сверхъестественным. Он полагал, что Иисус был зачат естественным путем, а Бог - он есть, но живет он не в раю, а в личностных качествах человека: в любви и доброте, в совести и чести, в трудолюбии, ответственности и достоинстве.
