При своём выступлении на историческую арену разночинское движение выдвинуло замечательных вождей - великих русских революционных демократов Н. Г. Чернышевского (1828-1889 гг.) и Н. А. Добролюбова (1836- 1861 гг.), которые сумели с большой силой и глубиной выразить чаяния и интересы трудового русского народа и оказали могущественное влияние на всё развитие передовой общественной мысли и революционного движения. Чернышевский и Добролюбов явились продолжателями революционно-демократического дела Белинского, этого гениального предшественника демократов-разночинцев. Они также были великими революционными просветителями. Ленин видел характерные черты «просветительства» в горячей враждебности «к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической области», в горячей защите «просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни», наконец, в отстаивании «интересов народных масс, главным образом крестьян…». Эти черты нашли самое яркое и полное выражение в деятельности Чернышевского и Добролюбова. Они объявили смертельную войну самодержавно-крепостническому режиму и всему связанному с ним старому укладу жизни во имя блага многомиллионного русского крестьянства.
Вожди революционной демократии, активные борцы революционного движения понимали, что лишь революционная сила восставшего народа может разорвать путы старого феодально-крепостнического строя, мешавшего развитию их любимой родины. Борясь за победу крестьянской революции в России, Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов подчинили этой великой цели всю свою многообразную деятельность. Они оставили свои труды в области философии, истории, политической экономии, литературоведения и литературной критики; наряду с этим они явились авторами выдающихся, наполненных страстью революционной борьбы и высокими передовыми идеями стихотворений (Добролюбов) и беллетристических произведений (Чернышевский). Они ставили и теоретически разрабатывали именно те вопросы в области философии, истории, политической экономии, литературоведения и литературной критики, решение которых поднимало в теоретическом отношении общественное движение России на высшую ступень, вопросы; решение которых ускоряло и облегчало подготовку революции в России. Вместе с этим они были и выдающимися революционными конспираторами, организаторами революционного движения.
Николай Гаврилович Чернышевский принадлежал к разночинцам и был выходцем из духовной среды (сын священника). В Саратове, где протекало его детство и первые годы юности, он мог широко наблюдать крепостническую действительность, жестокое угнетение крестьянства, грубость и невежество чиновничества, произвол царской администрации. Обучение в духовной семинарии вызвало в нём ненависть к схоластической, мёртвой «науке». Чернышевский жаждал получить университетское образование и посвятить себя общественной деятельности. Ему удалось поступить в Петербургский университет. Передовая русская общественная мысль, Белинский, Герцен и вся прогрессивная русская литература оказали на него сильнейшее влияние. «Гоголь и Лермонтов кажутся [мне] недосягаемыми, великими, за которых я готов отдать жизнь…» - писал студент Чернышевский. Кружок петрашевцев, с которым у молодого Чернышевского были близкие связи, также оказал на него воздействие; вместе с его участниками Чернышевский обсуждал вопрос о приближении революции в России. Революционные события на Западе - революция 1848 г. во Франции, последующие революционные события в Германии, Австрии, Венгрии - овладели вниманием Чернышевского; он глубоко изучил их следя за ними изо дня в день Интервенция Николая 1 в революционной Венгрии вызвала страстный протест Чернышевского; он называл себя «другом венгров» и желал поражения царской армии. Формирование революционного мировоззрения Чернышевского шло с поразительной быстротой: уже в 1848 г., двадцатилетним студентом, он записывает в дневнике, что «всё более и более» утверждается «в правилах социалистов»; являясь республиканцем по убеждениям, он вместе с тем справедливо полагает, что дело вовсе не в слове «республика», а «в том, чтобы избавить низший класс от его рабства не перед законом, а перед необходимостью вещей»,- всё дело в том, «чтобы один класс не сосал кровь другого». Вся власть должна перейти в руки низших классов («земледельцы-подёнщики-f-рабочие»). У него созревает убеждение в необходимости активного участия в революционной борьбе на стороне восставшего народа. «У нас будет скоро бунт, .а если он будет, я буду непременно участвовать в нём… Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьём, ни резня…» Проработав некоторое время в Саратове учителем и бесстрашно посвящая уроки пропаганде революционных идей, Чернышевский переехал в Петербург, где отдался литературной деятельности, предоставлявшей в тяжёлое николаевское время наибольшие возможности для революционной пропаганды. В 1855 г. Чернышевский блестяще защитил в переполненной восторженными слушателями аудитории диссертацию «Эстетические отношения искусства к действительности», где развивал материалистические взгляды и доказывал, что искусство - орудие общественной борьбы и должно служить жизни. Защита диссертации вызвала гнев реакционной профессуры. Она явилась большим общественным событием. Чернышевский обосновал учение о материалистической эстетике. Диссертация его имела значение как бы теоретического манифеста разночинно-демократического движения. В дальнейшем деятельность Чернышевского сосредоточилась в журнале «Современник» - боевом органе революционной демократии, Чернышевский был человеком глубоких и всесторонних знаний, великим учёным и вместе с тем замечательным боевым публицистом, чутким к передовому, новому, проницательным литературным критиком, беспощадным к сторонникам крепостного рабства. Он был ярким и чрезвычайно своеобразным писателем-беллетристом: его роман «Что делать?» (1863 г.) оказал громадное влияние на современников. Чернышевский был человеком стальной воли, мужественным революционером, вдохновителем важнейших революционных начинаний своего времени. Но прежде всего Чернышевский - пламенный революционер-демократ, и каждая из сторон его многогранной деятельности служила единой цели - подготовке революции в России, созданию революционной теории.
Для подготовки революции важно было разгромить позиции идеализма, мешавшего революционному воспитанию революционных кадров,- и Чернышевский вложил огромный вклад в дело материалистической философии.
Деятельность Чернышевского как философа представляет собой важный этап в развитии русской материалистической философии. Он шёл вперёд по тому пути, который был проложен в русской классической философии в 40-х годах Белинским и Герценом. Чернышевский учёл, критически их переработав, лучшие достижения западноевропейской философской мысли домарксова периода и двинулся дальше; он высоко ценил материалистическую философию Людвига Фейербаха, но сам пошёл дальше его. Правда, Чернышевский «не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса», однако, не поднявшись до диалектического материализма, он тем не менее в отличие от Фейербаха неизменно подчёркивал значение диалектического метода. С другой стороны, великий революционер-демократ решительно осуждал Гегеля за узость и консервативный характер его выводов. Чернышевский с увлечением пропагандировал диалектику и широко пользовался ею в своих собственных трудах (большого внимания заслуживает, например, его диалектическая аргументация в работе «Критика философских предубеждений против общинного владения»). Чернышевскому, как и основоположникам научного социализма, остались чужды «религиозно-этические наслоения» во взглядах Фейербаха. Ему чужд был созерцательный характер фейербаховского материализма. Философия Чернышевского была глубоко действенной; всё его философское творчество, его философская пропаганда находились в самом органическом взаимодействии с революционными стремлениями, подкрепляли, поддерживали и обосновывали последние.
До конца своих дней Чернышевский оставался непоколебимо верен выработанным им в пору расцвета его деятельности философским принципам. В защиту материализма и специально материалистической теории познания он выступил снова в печати в 80-х годах, после своего возвращения из долголетней ссылки. Ленин писал по этому поводу: «Чернышевский - единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников» .
Последовательный материалист по своим общефилософским воззрениям, Чернышевский оставался ещё в значительной степени под влиянием идеалистических взглядов на общественно-исторический процесс. Но мысль его развивалась в направлении к материалистическому пониманию истории. Чернышевский много раз высказывал глубокие материалистические догадки в объяснении исторических явлений. Ему удавалось с большой остротой и силой вскрывать механику классовых отношений и классовой борьбы. Из материалистических тенденций социологических взглядов Чернышевского вытекало решение им одного из коренных вопросов науки об обществе, вопроса о роли народных масс в истории. «Как ни рассуждать, а сильны только те стремления, прочны только те учреждения, которые поддерживаются массой народа»,- это тот основной вывод, который, будучи постоянно подкрепляем конкретными примерами в статьях Чернышевского, вооружал движение разночинцев в борьбе за подготовку революции.
В ходе революционной борьбы чрезвычайно важна была критика буржуазной политической экономии, показывавшая необходимость уничтожения эксплуатации масс, разоблачавшая апологетов буржуазного способа производства. Поэтому большое значение имела деятельность Чернышевского как учёного-экономиста. В дополнениях и примечаниях к «Основаниям политической экономии» Милля (1860-1861 гг.), в статье «Капитал и труд» (1860 г.) и в других работах Чернышевский построил свою политико-экономическую «теорию трудящихся». Маркс, отмечая утопический характер многих положений Чернышевского, вместе с тем видел в нём единственного действительно оригинального мыслителя среди современных ему экономистов Европы. Он отзывался о Чернышевском, как о «великом русском ученом и критике», мастерски выяснившем банкротство буржуазной политической экономии. Ленин также указывал, что Чернышевский «был замечательно глубоким критиком капитализма несмотря на свой утопический социализм».
Утопическая сторона воззрений Чернышевского состояла прежде всего в его оценке русской сельской общины. Он, так же как Герцен и впоследствии народники, ошибочно считал её средством предотвратить пролетаризацию крестьянства, мостом для перехода России к социализму. Чернышевскому была, однако, чужда такая идеализация общины, которая характерна для Герцена. Чернышевский подчёркивал, что община не составляет «особенной прирождённой черты» России и представляет собой остаток старины, которым не приходится «гордиться», ибо он говорит только «о медленности и вялости исторического развития».
Чернышевский придавал сохранению общины существенное значение лишь при условии достаточного наделения крестьян землёй и действительного их освобождения от всех крепостнических пут. Он неутомимо и страстно отстаивал право народа на землю и подлинную свободу. Именно это составляет особо важную черту его пропаганды в крестьянском вопросе. Ничего не ожидая от дворянских комитетов и правительственных комиссий, подготовлявших реформу, он возлагал все надежды на революционную самодеятельность масс. «Чернышевский, - пишет Ленин,- был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую, полуфеодальную, крестьянскую общину… Но Чернышевский был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя - через препоны и рогатки цензуры - идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей».
Ориентация Чернышевского на народ, как на активного деятеля истории, который сам должен освободить себя от экономического и политического гнёта, убеждение Чернышевского в невозможности мирных путей к освобождению трудящихся, его ставка на революцию говорят о его превосходстве над большинством западных утопистов с их надеждами на добрую волю имущих классов и правительств. Ещё в студенческие годы Чернышевский писал: «Я знаю, что без конвульсий нет никогда ни одного шага вперёд в истории. Глупо думать, что человечество может идти прямо и ровно, когда это до сих пор никогда не бывало». Таков был взгляд Чернышевского на ход человеческой истории вообще, таков же был его взгляд и на пути развития его родины. Чернышевский из всех утопических социалистов ближе всех подошёл к научному социализму.
Любовь к русскому народу и родной русской земле воодушевляла Чернышевского во всей его деятельности. «Историческое значение каждого русского великого человека,- писал Чернышевский,- измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство - силою его патриотизма». Чернышевскому принадлежат слова: Содействовать славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу человечества - что может быть выше и вожделеннее этого?». Чернышевский понимал патриотизм в истинном и возвышенном его значении и содержании, полностью отождествляя служение родине с беззаветным служением её трудовому народу, связывая действенную борьбу за победу нового в своём отечестве с живым стремлением ко благу всего трудящегося человечества.
Чернышевский с негодованием отзывался о тех отщепенцах, которые отрекаются от родного слова, презирают родную культуру и литературу. Гордясь достижениями русской мысли, он указывал, что передовые люди России идут «наряду с мыслителями Европы, а не в свите их учеников», что представители «нашего умственного движения» не подчиняются «никакому чужому авторитету». Почётнейшее место в строительстве национальной русской культуры принадлежит самому Чернышевскому. Недаром Ленин, говоря о демократической, передовой русской культуре, характеризовал её именами Чернышевского и Плеханова.
Любовь к своей родине, к своему народу естественно и необходимо переплеталась у Чернышевского с ненавистью к их врагам. Он ненавидел крепостничество и самодержавие, преграждавшие русскому народу дорогу к свободе и прогрессу.
Чернышевский не отделял вопрос об отмене крепостного права от вопроса о ликвидации самодержавного строя. «Всё вздор перед общим характером национального устройства»,- писал Чернышевский, имея в виду крепостной строй и возглавлявший его царизм.
Пристально изучая политическую действительность и России и Западной Европы, Чернышевский проявлял глубокий интерес к проблеме государства. Он видел, что «государственная политика» современной ему эпохи фактически является выражением интересов господствующих классов.
Абсолютистское самодержавное государство Чернышевский расценивал как орган господства дворянства. «Представительное» по форме правление государств капиталистических стран Запада он рассматривал как орган господства нового привилегированного класса - буржуазии. Чернышевский указывал, что таххое государство предоставляет народу лишь формальную «свободу» и формальное «право», не обеспечивая материальных возможностей для пользования этой свободой и этим правом Поэтому Чернышевский, хотя и отдавал предпочтение политическому устройству буржуазных европейских государств перед господствовавшим в России самодержавием, однако, будучи защитником интересов трудящихся, критиковал и обличал не только абсолютистские, но и буржуазные парламентские формы государственного устройства, желая завоевать путём революционной борьбы такой строй, где были бы осуществлены в неразрывном соединении «политическая власть», «образованность» и «материальное благосостояние» народных масс. Крестьянская революция в России, свержение самодержавия, переход земли к народу, упрочение и совершенствование общины должны были, по мнению Чернышевского, открыть путь к достижению этого идеала на его родине. В более отдалённой перспективе, после того как человек «вполне подчинит себе внешнюю природу», «переделает всё на земле сообразно с своими потребностями», после уничтожения «несоразмерности между человеческими потребностями и средствами их удовлетворения», Чернышевский мыслил исчезновение принудительных законов в обществе, исчезновение государства.
В обстановке революционной ситуации Чернышевский развернул агитацию за революционное разрешение крестьянского вопроса. Он стремился привлечь к активной поддержке народного дела все те общественные элементы, которые способны стать на почву борьбы за интересы масс. Вместе с тем он неустанно разоблачал трусость и своекорыстие либералов, предававших интересы народа, искавших сговора, сделки с царизмом и сеявших среди интеллигенции вредные монархические иллюзии. Кампания, повседневно проводимая Чернышевским против либерализма, входила весьма важным составным звеном в его борьбу за идейную подготовку революции.
Все стороны многогранной деятельности Чернышевского нашли своё отражение в его легальных статьях в «Современнике» как накануне реформы, так и после неё. Но Чернышевский не ограничивался легальной публицистической деятельностью. Огромное значение он придавал конспиративной работе и созданию революционной организации, собирался воспользоваться тайным печатным станком, чтобы непосредственно обратиться с революционным призывом к широкой крестьянской массе. Это подтверждают действия Чернышевекого в течение 1861 и 1862 гг., вплоть до дня ареста его царским правительством. Великий писатель-мыслитель органически сочетался в Чернышевском с бесстрашным революционным вождём.
Либерально-буржуазная историография изо всех сил старалась выдать Чернышевского за человека, весьма далёкого от революции соглашателя либерального типа (Денисюк и др.). Эта грубая фальсификация облика великого революционера основывалась на явной подтасовке фактов искажала истинное знатение Чернышевского в своих классовых целях Первой серьезной исследовательской работой о Чернышевском явился большой труд Г. В. Плеханова «Н. Г. Чернышевский», посвященный анализу его идеологии. Но революционно-демократическая сущность воззрении и деятельности Чернышевского, его непоколебимая преданность идее крестьянской революции затушёвана в этой работе. Давая во многом правильное освещение общих теоретических взглядов Чернышевского, Плеханов как указывал Ленин, «иззатеоретического различия идеалистического] и материалистического] взгляда на историю… просмотрел
Практически к политическое и классовое различие либерала и демократа»! Полное непонимание действительного политического смысла деятельности Чернышевского обнаружил и М. Н. Покровский, когда назвал его «родоначальником меньшевистской тактики», который якобы призывал сохранять спокойствие и постепенно, «потихоньку да полегоньку», опираясь на «образованные классы», добиваться от царя уступок. Эта ложная оценка извращала облик гениального писателя, одного из лучших представителей русского народа, все силы отдавшего делу подготовки демократической революции. Позже в историографии выдвигались и другие ошибочные концепции, например, высказывалось неправильное мнение что Чернышевский якобы является основоположником марксизма в России; общий облик Чернышевекого рисовался как облик большевика. Великий революционный демократ не нуждается в приукрашивании такого рода, подобные концепции являются антиисторическими и лишены научного основания.
Товарищ и сподвижник, ученик и единомышленник Чернышевского, великий революционный демократ Добролюбов вошёл в литературу тремя годами позже его (первые работы Чернышевского напечатаны в 1853 г., Добролюбова - в 1856 г.). С юношеских лет Добролюбов был поглощён мыслью о великом будущем России, для которого он стремился «трудиться неутомимо, бескорыстно и горячо». Пламенный патриот Добролюбов писал, что «в человеке порядочном патриотизм есть не что иное, как желание трудиться на пользу своей страны, и происходит не от чего другого, как от желания делать добро,- сколько возможно больше и сколько возможно лучше».
Будущее величие родной страны Добролюбов связывал с революцией, демократией и социализмом. Ещё студентом Добролюбов выпускал в 1855 г. подпольную рукописную газету «Слухи», где высказал убеждение, что «нужно сломать гнилое здание нынешней администрации», а для этого надо действовать на.«низший класс народа», «раскрывать ему глаза на настоящее положение дел», возбуждать его спящие силы, внушать ему понятие о достоинстве человека, об «истинном добре и зле». Этому взгляду Добролюбов оставался неизменно верен в продолжение своей короткой, но необыкновенно яркой и плодотворной деятельности революционера-демократа, публициста, философа, критика, руководителя критического отдела в журнале «Современник».
Добролюбов подобно Чернышевскому всей душой ненавидел крепостничество и самодержавие, был врагом угнетателей трудового народа, сторонником социализма. Руководящим принципом своей деятельности он провозгласил борьбу за «человека и его счастье». Признавая вместе с Чернышевским превосходство над самодержавием общественно-политического устройства более передовых капиталистических стран, Добролюбов подобно ему был чужд какой бы то ни было идеализации буржуазных порядков. Он указывал на недовольство, накипающее на Западе в «рабочих классах», и подчёркивал, что «пролетарий понимает своё положение гораздо лучше, нежели многие прекраснодушные учёные, надеющиеся на великодушие старших братьев в отношении к меньшим». Таким образом, Добролюбов, хотя и не освободившийся от влияния утопического социализма, не верил в возможность побудить господствующие классы добровольно пойти навстречу трудящимся массам. Он ждал решения «социального вопроса» и на Западе и в России от пробуждения сознательности и активности в борьбе самих масс. «Современная путаница не может быть разрешена иначе, как самобытным воздействием народной жизни»,- писал он в начале 1860 г. Под таким «воздействием» он подразумевал народное восстание, крестьянскую революцию в России.
Добролюбов был непримиримым противником либералов, он резко разоблачал их за неспособность к серьёзному общественному делу, за поддержку царской власти, выявлял чрезвычайную узость и ограниченность их реформаторских планов. Либеральному обществу с его «звонкими фразами», мизерными, «почти непристойными» претензиями на реформы Добролюбов противопоставлял народ. «В народной массе нашей,- говорил он,- есть дельность, серьёзность, есть способность к жертвам… Народные массы не умеют красно говорить. Слово их никогда не праздно; оно говорится ими, как призыв к делу». Разоблачая либеральных маниловых, людей фразы, сторонников компромисса с монархией и крепостничеством за счёт народа, Добролюбов выдвигал свой положительный идеал- идеал революционера, не знающего разлада между словом и делом, охваченного одной идеей борьбы за счастье народа, готового «или доставить торжество этой идее, или умереть».
Во всех своих статьях, написанных хотя бы и на чисто литературные темы, Добролюбов выступал горячим и смелым политическим борцом. Он умел использовать их для обличения крепостнического строя и пропаганды своих революционно-демократических взглядов. Его знаменитые статьи «Тёмное царство», «Что такое обломовщина?», «Когда же придёт настоящий день?» - образцы гениального литературно-критического анализа и вместе с тем замечательные произведения революционной публицистики.
Добролюбов - писатель, «страстно ненавидевший произвол и страстно ждавший народного восстания против «внутренних турок» - против самодержавного правительства».
Чернышевский называл Добролюбова лучшим защитником интересов русского народа.
Добролюбова, как и Чернышевского, очень высоко ценили Маркс и Энгельс. Маркс ставил Добролюбова наравне с Лессингом и Дидро, Энгельс назвал Чернышевского и Добролюбова «двумя социалистическими Лессингами».
Учёные-борцы, учёные-революционеры, сплотившие вокруг себя единомышленников, работавших во имя великой задачи подготовки революции,- вот кем прежде всего предстают перед нами Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов.
Деятельность революционных демократов имела громадное историческое значение - они были прямыми предшественниками социал-демократии в России. Они стремились разработать революционную теорию. В. И. Ленин подчёркивал, что марксизм Россия выстрадала ценой полувековых страстных поисков революционной теории. В этих поисках революционные демократы были предшественниками русской социал-демократии.
Революционные демократы считали народ творцом истории, главной движущей силой исторического развития. Они первые обратились с революционной проповедью к народу, а такое обращение не пропадает, даже если целые десятилетия отделяют посев от жатвы.
Революционные демократы дали беспощадную критику царизма, крепостничества и либерализма, сохранившую своё значение на долгие годы. В этом они также являлись предшественниками социал-демократии в отличие от народников, которые сами скатились к либерализму.
На произведениях революционных демократов воспитались целые поколения революционеров. В. И. Ленин подчёркивал, что его революционное мировоззрение формировалось под влиянием и этих произведений.
Идейное наследство революционеров-демократов имело громадное значение для воспитания последующих поколений революционеров и в других странах. Так, Г. Димитров говорил, что в формировании его революционных взглядов громадную роль сыграл роман Чернышевского «Что делать?». Рахметов был для него образцом революционера.
Революционные демократы были предшественниками социал-демократии и в глубоко патриотическом, беззаветном служении своему народу, в борьбе за его революционное освобождение.
Журнал «Современник» - идейный центр революционной демократии. Идейным центром революционной демократии стал журнал «Современник», лучший и популярнейший журнал эпохи. Редактором журнала был великий поэт русской революционной демократии - Н. А. Некрасов, активный участник революционной борьбы тех лет.
Революционные демократы во главе с Чернышевским и Добролюбовым сделали журнал органом пропаганды революционно-демократических идей. «Современник» в пору руководства Чернышевского и Добролюбова играл совершенно исключительную роль в жизни передового русского общества, в особенности разночинской молодёжи. Он пользовался, по верному свидетельству Н. Михайловского, таким престижем, «равного которому дотоле не было во всей истории русской журналистики».
«Могучая проповедь Чернышевского, умевшего и подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров» звучала со страниц «Современника».
Понимая всю узость, всё убожество и крепостнический характер подготовлявшейся крестьянской реформы, редакция «Современника» во главе с Чернышевским неустанно разоблачала царскую реформу и отстаивала интересы угнетённого крестьянства.
Вместе с тем Чернышевский глубоко понимал классовую природу либерализма и беспощадно разоблачал на страницах «Современника» линию измен либерализма.
Сплочённая вокруг Чернышевского и Добролюбова группа единомышленников в составе М. Л. Михайлова, Н. В. Шелгунова, Н. А. Серно-Соловьёвича, В. А. Обручева, М. А. Антоновича, Г. 3. Елисеева и др. в своих статьях, помещённых в «Современнике», также проводила идею подготовки крестьянской революции, разрабатывала серьёзные теоретические вопросы, освещала живую, актуальную тематику, выдвигавшуюся русской жизнью.
«Современник» как идейный центр революционной демократии сыграл огромную роль и в организационном сплочении революционных сил. Именно из этого идейного центра тянулись нити к другим передовым журналам, к кружкам «чернышевцев» в студенческой и военной среде, к подпольным организациям молодёжи, к «Колоколу» Герцена и Огарёва. Именно вокруг «Современника» собралась та плеяда соратников Чернышевского и Добролюбова, которая явилась ядром создававшейся в эпоху революционной ситуации «партии» революционеров 1861 г.
Ее основные представители: Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, а также и Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин как авторы собственно критических статей, обзоров и рецензий.
Печатные органы: журналы «Современник», «Русское слово», «Отечественные записки» (с 1868 года).
Развитие и активное воздействие «реальной» критики на русскую литературу и общественное сознание продолжалось с середины 50-х по конец 60-х годов.
Н.Г. Чернышевский
Как литературный критик Николай Гаврилович Чернышевский (1828 - 1889) выступает с 1854 по 1861 год. В 1861 году была опубликована последняя из принципиально важных статей Чернышевского «Не начало ли перемены?»
Литературно-критическим выступлениям Чернышевского предшествовало решение общеэстетических вопросов, предпринятое критиком в магистерской диссертации «Эстетические отношения искусства, к действительности» (написана в 1853 защищена и опубликована в 1855), а также в рецензии на русский перевод книги Аристотеля «О поэзии» (1854) и авторецензии на собственную диссертацию (1855).
Опубликовав первые рецензии в «Отечественных записках» А.А. Краевского, Чернышевский в 1854 году переходит по приглашению Н.А. Некрасова в «Современник», где возглавляет критический отдел. Сотрудничеству Чернышевского (а с 1857 года и Добролюбова) «Современник» был во многом обязан не только быстрым ростом количества его подписчиков, но и превращением в главную трибуну революционной демократии. Арест в 1862 году и последовавшая за ним каторга оборвали литературно-критическую деятельность Чернышевского, когда ему исполнилось лишь 34 года.
Чернышевский выступил прямым и последовательным оппонентом отвлеченно-эстетической критики А.В. Дружинина, П.В. Анненкова, В.П. Боткина, С.С. Дудышкина. Конкретные разногласия Чернышевского-критика с критикой «эстетической» можно свести к вопросу о допустимости в литературе (искусстве) всего многообразия текущей жизни - в том числе и ее социально-политических конфликтов («злобы дня»), вообще социальной идейности (тенденции). «Эстетическая» критика в целом отвечала на этот вопрос отрицательно. По ее мнению, социально-политическая идейность, или, как предпочитали говорить противники Чернышевского, «тенденциозность» противопоказана искусству, потому что нарушает одно из главных требовании художественности - объективное и беспристрастное изображение действительности. В.П. Боткин, например, заявлял, что «политическая идея - это могила искусства». Напротив, Чернышевский (как и другие представители реальной» критики) отвечал на тот же вопрос утвердительно. Литература не только может, но и должна проникнуться и одухотвориться социально-политическими тенденциями своего времени, ибо лишь в этом случае она станет выразительницей назревших общественных потребностей, а одновременно послужит и самой себе. Ведь, как замечал критик в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (1855 - 1856), «только те направления литературы достигают блестящего развития, которые возникают под влиянием идей сильных и живых, которые удовлетворяют настоятельным потребностям эпохи». Главнейшей из таких потребностей Чернышевский, демократ, социалист и крестьянский революционер, считал освобождение народа от крепостной зависимости и устранение самодержавия.
Неприятие «эстетической» критикой социальной идейности в литературе обосновывалось, однако, целой системой взглядов на искусство, своими корнями уходящих в положения немецкой идеалистической эстетики - в частности-эстетики Гегеля. Успех литературно-критической позиции Чернышевского определялся поэтому не столько опровержением частных положений его оппонентов, сколько принципиально новой трактовкой общеэстетических категорий. Этому и была посвящена диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Но прежде назовем основные литературно-критические работы, которые необходимо иметь в виду студенту: рецензии ««Бедность не порок». Комедия А. Островского» (1854), ««О поэзии». Соч. Аристотеля» (1854); статьи: «Об искренности в критике» (1854), «Сочинения А.С. Пушкина» (1855), «Очерки гоголевского периода русской литературы», «Детство и отрочество. Сочинение графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л.Н. Толстого» (1856), «Губернские очерки... Собрал и издал М.Е. Салтыков. ...» (1857), «Русский человек на rendez-vous» (1858), «Не начало ли перемены?» (1861).
В диссертации Чернышевский дает принципиально иное по сравнению с немецкой классической эстетикой определение предмета искусства. Как он понимался в идеалистической эстетике? Предмет искусства - прекрасное и его разновидности: возвышенное, трагическое, комическое. Источником прекрасного при этом мыслилась абсолютная идея или воплощающая ее действительность, однако лишь во всём объеме, пространстве и протяженности последней. Дело в том, что в отдельном явлении - конечном и временном - абсолютная идея, по своей природе вечная и бесконечная, согласно идеалистической философии, невоплотима. Ведь между абсолютным и относительным, общим и отдельным, закономерным и случайным существует противоречие, подобное разнице, между духом (он бессмертен) и плотью (которая смертна). Человеку не дано преодолеть его в практической» (материально-производственной, социально-политической) жизни. Единственными сферами, в которых разрешение этого противоречия оказывалось возможным, считались религия, отвлеченное мышление (в частности, как полагал Гегель, его собственная философия, точнее, ее диалектический метод) и, наконец, искусство как основные разновидности духовной деятельности, успех которой в огромной степени зависит от творческого дара человека, его воображения, фантазии.
Отсюда следовал вывод; красота в реальной действительности, неизбежно конечной и преходящей, отсутствует, она существует только в творческих созданиях художника - произведениях искусства. Именно искусство вносит красоту в жизнь. Отсюда и следствие первой посылки: искусство, как воплощение красоты выше жизни.// «Венера Милосская,- заявляет, например, И.С. Тургенев,- пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89 (то есть Французской революции 1789 - 1794 годов.- В.Н.) года». Суммируя в диссертации основные постулаты идеалистической эстетики и вытекающие из них следствия, Чернышевский пишет: «Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фактазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности... истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать то, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности»,- все эти мысли составляют сущность господствующих ныне понятий...»
Если в действительности прекрасного нет и оно вносится в нее только искусством, то и создавать последнее важнее, чем творить, совершенствовать саму жизнь. А художник должен не столько помогать совершенствованию жизни, сколько примирять человека с ее несовершенством, компенсируя его идеально-воображаемым миром своего произведения.
Этой-то системе представлений Чернышевский и противопоставил свое материалистическое определение прекрасного: «прекрасное есть жизнь»; «прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни».
Его пафос и вместе с тем принципиальная новизна состояли в том, что главной задачей человека признавалось не создание прекрасного самого по себе (в его духовно-воображаемом виде), но преобразование самой жизни в том числе нынешней, текущей, согласно представлениям этого человека о ее идеале. Солидаризуясь в данном случае с древнегреческим философом Платоном, Чернышевский как бы говорит своим современникам: делайте прекрасной прежде всего саму жизнь, а не улетайте в прекрасных мечтах от нее. И второё: Если источник прекрасного - жизнь (а не абсолютная идея, Дух и т.п.), то и искусство в своем поиске прекрасного зависит от жизни, порождаясь ёе стремлением к самосовершенствованию как функция и средство этого стремления.
Оспорил Чернышевский и традиционное мнение о прекрасном как якобы главной цели искусства. С его точки зрения, содержание искусства намного шире прекрасного и составляет «общеинтересное в жизни», то есть охватывает все. что волнует человека, от чего зависит его судьба. Человек (а не прекрасное) становился у Чернышевского, по существу, и основным предметом искусства. Иначе трактовал критик и специфику последнего. По логике диссертации художника отличает от нехудожника не способность воплотить «вечную» идею в отдельном явлении (событии, характере) и тем преодолеть их извечное противоречие, но умение воспроизвести общеинтересные для coвременников жизненные коллизии, процессы и тенденции в индивидуально-наглядном их виде. Искусство мыслится Чернышевским не столько второй (эстетической) реальностью, сколько «концентрированным» отражением реальности объективной. Отсюда и те крайние определения искусства («искусство - суррогат действительности», «учебник жизни»), которые не без оснований были отвергнуты многими современниками. Дело в том, что законное само по себе стремление Чернышевского подчинить искусство интересам общественного прогресса в данных формулировках оборачивалось забвением его творческой природы.
Параллельно с разработкой материалистической эстетики Чернышевский по-новому осмысливает и такую фундаментальную категорию русской критики 40 - 60-х годов, как художественность. И здесь его позиция, хотя она и опирается на отдельные положения Белинского, остается оригинальной и в свою очередь полемична к традиционным представлениям. В отличие от Анненкова или Дружинина (а также таких писателей, как И.С. Тургенев, И.А. Гончаров) Чернышевский главным условием художественности считает не объективность и беспристрастность автора и стремление отражать действительность в ее полноте, не строгую зависимость каждого фрагмента произведения (характера, эпизода, детали) от целого, не замкнутость и завершенность создания, но идею (общественную тенденцию), творческая плодотворность которой, по убеждению критика, соразмерна ее обширности, правдивости (в смысле совпадения с объективной логикой действительности) и «выдержанности». В свете двух последних требований Чернышевский анализирует, например, комедию А.Н. Островского «Бедность не порок», в которой находит «приторное прикрашиванье того, что не может и не должно быть прикрашиваемо». Ошибочная исходная мысль, положенная в основу комедии, лишила ее, полагает Чернышевский, даже сюжетного единства. «Ложные по основной мысли произведения - заключает критик, - бывают, слабы даже и в чисто художественном отношении».
Если выдержанность правдивой идеи обеспечивает произведению единство, то его общественно-эстетическое значение зависит от масштабности и актуальности идеи.
Требует Чернышевский и соответствия формы произведения его содержанию (идее). Однако это соответствие, по его мнению, должно быть не строгим и педантичным, но лишь целесообразным: достаточно, если произведение будет лаконичным, без уводящих в сторону излишеств. Для достижения такой целесообразности, полагал Чернышевский, не нужно особого авторского воображения, фантазии.
Единство правдивой и выдержанной идеи с отвечающей ей формой и делают произведение художественным. Трактовка художественности у Чернышевского, таким образом, снимала с этого понятия тот таинственный ореол, которым наделяли его представители «эстетической» критики. Освобождалось оно и от догматизма. Вместе с тем и здесь, как и в определении специфики искусства, подход Чернышевского грешил неоправданной рассудочностью, известкой прямолинейностью.
Материалистическое определение прекрасного, призыв сделать содержанием искусства все, что волнует человека, концепция художественности пересекаются и преломляются в критике Чернышевского в представлении об общественном назначении искусства и литературы. Критик развивает и уточняет здесь взгляды Белинского конца 30-х годов. Поскольку литература - часть самой жизни, функция и средство ее самосовершенствования то она, говорит критик, «не может не быть служительницею того или иного направления идей; это назначение, лежащие в её натуре, от которого она не в силах отказаться, если бы и хотела отказаться». В особенности это справедливо для неразвитой в политическом и гражданском отношениях самодержавно-крепостнической России, где литература «сосредоточивает... умственную жизнь народа» и имеет «энциклопедическое значение». Прямой долг русских писателей - одухотворить свое творчество «гуманностью и заботой об улучшении человеческой жизни», ставших главенствующей потребностью времени. «Поэт,-- пишет Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...»,-- адвокат., ее (публики. - В.НЛ собственных горячих желаний и задушевных мыслей.
Борьба Чернышевского за литературу социальной идейности и прямого общественного служения объясняет неприятие критиком творчества тех поэтов (А. Фета. А. Майкова Я. Полонского, Н. Щербины), которых он называет «эпикурейцами», «для которых общественные интересы не существуют, которым известны только личные, наслаждения и огорчения. Считая позицию «чистого искусства» житейски отнюдь не бескорыстной, Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...» отклоняет и аргументацию сторонников этого искусства: что эстетическое наслаждение «само по себе приносит существенное благо человеку, смягчая его сердце, возвышая его душу», что эстетическое переживание «"непосредственно... облагораживает душу по возвышенности и благородству предметов и чувств, которыми прельщаемся мы в произведениях искусства». И сигара, возражает Чернышевский, смягчает, и хороший обед, вообще здоровье и отличные условия жизни. Это, заключает критик, чисто эпикурейский взгляд на искусство.
Материалистическая трактовка общеэстетических категорий была не единственной предпосылкой критики Чернышевского. Два других ее источника Чернышевский указал сам в «Очерках гоголевского периода...». Это, во-первых, наследие Белинского 40-х годов и, во-вторых, гоголевское, или, как уточняет Чернышевский, «критическое направление» в русской литературе.
В «Очерках...» Чернышевский решал целый ряд задач. Прежде всего он стремился возродить заветы и принципы критики Белинского, само имя которого вплоть до 1856 года было под цензурным запретом, а наследие замалчивалось или интерпретировалось «эстетической» критикой (в письмах Дружинина, Боткина, Анненкова к Некрасову и И. Панаеву) односторонне, подчас негативно. Замысел отвечал намерению редакции «Современника» «бороться с упадком нашей критики» и «по возможности улучшить» собственный «критический отдел», о чем было сказано в «Объявлении об издании «Современника»« в 1855 году. Следовало, считал Некрасов, возвратиться к прерванной традиции - к «прямой дороге» «Отечественных записок» сороковых годов, то есть Белинского: «...какая вера была к журналу, какая живая связь между, им и читателями!» Анализ с демократических и материалистических позиций основных критических систем 20 - 40-х годов (Н. Полевого, О. Сенковского, Н. Надеждина, И. Киреевского, С. Шевырева, В. Белинского) одновременно позволял Чернышевскому определить для читателя собственную позицию в назревающей с исходом «мрачного семилетия» (1848 - 1855) литературной борьбе, а также сформулировать современные задачи и принципы литературной критики. «Очерки...» служили и полемическим целям, в частности борьбе с мнениями А.В. Дружинина, которые Чернышевский явно имеет в виду, когда показывает корыстно-охранительные мотивы литературных суждений С. Шевырева.
Рассматривая в первой главе «Очерков...» причины упадка критики Н. Полевого, «сначала столь бодро выступившего одним из предводителей в литературном и умственном движении» России, Чернышевский делал вывод о необходимости для жизнеспособной критики, во-первых, современной философской теории, во-вторых. нравственного чувства, разумея под ним гуманистические и патриотические устремления критика, и наконец, ориентации на подлинно прогрессивные явления в литературе.
Все эти компоненты органически слились в критике Белинского, важнейшими началами которой были «пламенный патриотизм» и новейшие «научные понятия», то есть материализм Л. Фейербаха и социалистические идеи. Другими капитальными достоинствами критики Белинского Чернышевский считает ее борьбу с романтизмом в литературе и в жизни, быстрый рост от отвлеченно-эстетических критериев к одушевлению «интересами национальной жизни» и суждениям писателей с точки зрения «значения его деятельности для нашего общества».
В «Очерках...» впервые в русской подцензурной печати Белинский был не только связан с идейно-философским движением сороковых годов, но сделан его центральной фигурой. Чернышевский обозначил ту схему творческой эмоции Белинского, которая остается в основе современных представлений о деятельности критика: ранний «телескопскнй» период - поиск целостного философского постижения мира и природы искусства; закономерная встреча с Гегелем на этом пути, период «примирения» с действительностью и выход из него, зрелый период творчества, в свою очередь обнаруживший два момента развития - по степени углубления социального мышления.
Вместе с тем для Чернышевского очевидны и те отличия, которые должны появиться у будущей критики по сравнению с критикой Белинского. Вот его определение критики: «Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-нибудь литературного направления. Ее назначений - тужить выражением мнения лучшей части публики и содействовать дальнейшему распространению его в массе» («Об искренности в критике»).
«Лучшая часть публики» - это, вне сомнения, демократы и идеологи революционного преобразования русского общества. Будущая критика должна непосредственно служить их задачам и целям. Для этого необходимо отрешиться от цеховой замкнутости в кругу профессионалов, выйти на постоянное общение с публикой. читателем, а также обрести «всевозможную… ясность, определенность и прямоту» суждений. Интересы общего дела, которому она будет служить, дают ей право на резкость.
В свете требований прежде всего социально-гуманистической идейности Чернышевский предпринимает рассмотрение как явлений текущей реалистической литературы, так и ее истоков в лице Пушкина и Гоголя.
Четыре статьи о Пушкине написаны Чернышевским одновременно с «Очерками гоголевского периода...». Ими Чернышевский включался в дискуссию, начатую статьей А.В. Дружинина «А.С.Пушкин и последнее издание его сочинений»: 1855) в связи с анненковским Собранием сочинений поэта. В отличие от Дружинина, создававшего образ творца-артиста, чуждого социальных коллизий и волнений своего времени, Чернышевский ценит в авторе «Евгения Онегина» то, что он «первым стал описывать русские нравы и жизнь различных сословий... с удивительной верностью и проницательностью». Благодаря Пушкину русская литература стала ближе к «русскому обществу». Идеологу крестьянской революции особенно дороги пушкинские «Сцены из рыцарских времен» (их должно поставить «не ниже «Бориса Годунова»«), содержательность пушкинского стиха («каждая строка... затрагивала, возбуждала мысль»). Крита, признает огромное значение Пушкина «в истории русской образованности». просвещения. Однако в противоречии с этими похвалами актуальность пушкинского наследия для современной литературы признавалась Чернышевским незначительной. Фактически в оценке Пушкина Чернышевский делает шаг назад по сравнению с Белинским назвавшим творца «Онегина» (в пятой статье пушкинского цикла) первым «поэтом-художником» Руси. «Пушкин был,-- пишет Чернышевский,-- по преимуществу поэт формы». «Пушкин не был поэтом кого-нибудь определенного воззрения на жизнь, как Байрон, не был даже поэтом мысли вообще, как... Гете и Шиллер». Отсюда и итоговый вывод статей: «Пушкин принадлежит уже прошедшей эпохе... Он не может быть признан корифеем и современной литературы».
Общая оценка родоначальника русского реализма оказалась неисторичной. Дал в ней знать и неоправданный в данном случае социологический уклон в понимании Чернышевским художественного содержания, поэтической идеи. Вольно или невольно, но критик отдавал Пушкина своим противникам - представителям «эстетической» критики.
В отличие от пушкинского наследия высочайшую оценку получает в «Очерках...» наследие гоголевское по мысли Чернышевского, обращенное к нуждам общественной жизни и поэтому исполненное глубокого содержания. Особо подчеркивает критик у Гоголя гуманистический пафос, по существу не замеченный в пушкинском творчестве. «Гоголю, - пишет Чернышевский,-- многим обязаны те, которые нуждаются в защите; он стал во главе тех. которые отрицают злое и пошлое».
Гуманизм «глубокой натуры» Гоголя, однако, считает Чернышевский, не подкреплялся современными передовыми идеями (учениями), не оказавшими воздействия на писателя. По мнению критика, это ограничило критический пафос гоголевских произведений: художник видел безобразие фактов русской общественной жизни, но не понимал связи этих фактов с коренными основами русского самодержавно-крепостнического общества. Вообще Гоголю был присущ «дар бессознательного творчества», без которого нельзя быть художником. Однако, поэт, добавляет» Чернышевский, «не создаст ничего великого, если не одарен также замечательным умом, сильным здравым смыслом и тонким вкусом». Художническую драму Гоголя Чернышевский объясняет подавлением освободительного движения после 1825 года, а также влиянием на писателя охранительно настроенных С. Шевырева, М. Погодина и симпатиями его к патриархальности. Тем не менее общая оценка гоголевского творчества у Чернышевского очень высока: «Гоголь был отцом русской прозы», «ему принадлежит заслуга прочного введения в русскую литературу сатирического - или, как справедливее будет назвать его критические направления», он «первый в русской литературе решительное стремление к содержанию и притом стремление в столь плодотворном направлении, как критическое». И наконец: «Не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России», «он пробудил в нас сознание о нас самих - вот его истинная заслуга».
Отношение к Гоголю и гоголевскому направлению в русском реализме, впрочем, не оставалось у Чернышевского неизменным, но зависело от того, какой фазе его критики оно принадлежало. Дело в том, что в критике Чернышевского различаются две фазы: первая - с 1853 до 1858 года, вторая - с 1858 по 1862 год. Рубежным для них стало обозначившееся назревание в России революционной ситуации, повлекшей за собой принципиальное размежевание демократов с либералами по всем вопросам, в том числе и литературным.
Первая фаза характеризуется борьбой критика за гоголевское направление, остающееся в его глазах действенным и плодотворные. Это борьба за Островского, Тургенева, Григоровича, Писемского, Л.Толстого, за укрепление и развитие ими критического пафоса. Задача - объединить все антикрепостнические писательские группировки.
В 1856 году большую рецензию Чернышевский посвящает Григоровичу, к тому времени автору не только «Деревни» и «Антона-Горемыки», но и романов «Рыбаки» (1853), «Переселенцы» (1856>. проникнутых глубоким участием к жизни и судьбе «простолюдина», в особенности крепостных крестьян. Противопоставляя Григоровича его многочисленным подражателям, Чернышевский считает, что в его повестях «крестьянский быт изображен верно, без прикрас; в описании виден сильный талант и глубокое чувство».
До 1858 года Чернышевский берет под защиту «лишних людей», например, от критики С. Дудышкина. упрекавшего их в отсутствии «гармонии с обстановкой», то есть за оппозицию среде. В условиях современного общества такая «гармония», показывает Чернышевский, сведется лишь к тому, чтобы «быть расторопным чиновником, распорядительным помещиком» («Заметки о журналах», 1857*. В эту пору критик видит в «лишних людях» еще жертв николаевской реакции, и ему дорога та доля протеста, которую они в себе заключают. Правда, и в это время он относится к ним не одинаково: сочувствует стремящимся к общественной деятельности Рудину и Бельтову, но не Онегину и Печорину.
Особенно интересно отношение Чернышевского к Л. Толстому, кстати, отзывавшемуся о диссертации критика и самой его личности в это время крайне неприязненно. В статье «Детство и отрочество. Сочинение графа Л.Н. Толстого...» Чернышевский обнаружил незаурядную эстетическую чуткость при оценке художника, идейные позиции которого были весьма далеки от настроений критика. Две основные черты отмечает Чернышевский в даровании Толстого: своеобразие его психологического анализа (в отличие от других писателей-реалистов Толстого занимают не результат психического процесса, не соответствие эмоций и поступков и т.д., но «сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души») и остроту («чистоту») «нравственного чувства», нравственного восприятия изображаемого". Критик справедливо понял психический анализ Толстого как расширение и обогащение возможностей реализма (заметим попутно, что к этой особенности толстовской прозы поначалу весьма скептически отнесся даже такой мастер, как Тургенев, назвавший ее «выковыриванием сора из-под мышек»). Что касается «чистоты нравственного чувства», которую Чернышевский отмечал, кстати, и у Белинского, Чернышевский видит в ней залог неприятия художником вслед за нравственной фальшью также и социальной неправды, общественной лжи и несправедливости. Подтверждением этому был уже рассказ Толстого «Утро помещика», показывавший бессмысленность в условиях крепостничества барской филантропии по отношению к крестьянину. Рассказ был высоко оценен Чернышевским в «Заметках о журналах» 1856 года. В заслугу автору было поставлено то, что содержание рассказа взято «из новой сферы жизни», что развивало и само воззрение писателя «на жизнь».
После 1858 года суждения Чернышевского о Григоровиче, Писемском, Тургеневе, а также о «лишних людях» изменяются. Это объясняется не только разрывом демократов с либералами (в 1859 - I860 годах из «Современника» уходят Л. Толстой, Гончаров. Боткин, Тургенев), но и тем фактом, что в эти годы складывается новое течение в русском реализме, представленное Салтыковым-Щедриным (в 1856 году «Русский вестник» начинает публикацию его «Губернских очерков»), Некрасовым, Н. Успенским, В. Слепцовым, А. Левитовым, Ф. Решетниковым и одухотворенное демократическими идеями. Писателям-демократам предстояло утвердиться на собственных позициях, освобождаясь от влияния предшественников. В решение этой задачи включается и Чернышевский, считающий, что гоголевское направление себя исчерпало. Отсюда переоценка Рудина (критик видит в нем недопустимую «карикатуру» на М. Бакунина, с которым связывалась революционная традиция), и других «лишних людей», которых Чернышевский отныне не отделяет от либеральствующих дворян.
Декларацией и прокламацией бескомпромиссного размежевания с дворянским либерализмом в русском освободительном движении 60-х годов стала знаменитая статья Чернышевского «Русский человек на rendez-vоus» (1958). Она появляется в тот момент, когда, как специально подчеркивает критик, отрицание крепостного права, объединявшее в 40 - 50-е годы либералов и демократов, сменилось полярно противоположным отношением прежних союзников к грядущей, полагает Чернышевский, крестьянской революции.
Поводом для статьи послужила повесть И.С. Тургенева «Ася» (1858), в которой автор «Дневника лишнего человека», «Затишья», «Переписки», «Поездки в полесье» изобразил драму несостоявшейся любви в условиях, когда счастье двух молодых людей было, казалось, и возможно и близко. Интерпретируя героя «Аси» (наряду с Рудиным, Бельтовым, некрасовским Агариным и другими «лишними людьми») как тип дворянского либерала. Чернышевский дает свое объяснение общественной позиции («поведению») подобных людей - пусть и выявляющейся в интимной ситуации свидания с любимой и отвечающей взаимностью девушкой. Исполненные идеальных стремлений, возвышенных чувств, они, говорит критик, роковым образом останавливаются перед претворением их в жизнь, неспособны сочетать слово с делом. И причина этой непоследовательности не в каких-то личных их слабостях, но в их принадлежности к господствующему дворянскому сословию, обремененности «сословными предубеждениями». От дворянского либерала невозможно ждать решительных действий в согласии «с великими историческими интересами национального развития» (то есть по устранению самодержавно-крепостнического строя), потому что главной преградой для них является само дворянское сословие. И Чернышевский призывает решительно отказаться от иллюзий относительно освободительно-гуманизаторских возможностей дворянского оппозиционера: «Все сильнее и сильнее развивается в нас мысль, что это мнение о нем - пустая мечта, мы чувствуем... что есть люди лучше его, именно те, которых он обижает; что без него нам было бы лучше жить».
Несовместимостью революционного демократизма с реформизмом объясняет Чернышевский в статье «Полемические красоты» (1860) свое нынешнее критическое отношение к Тургеневу и разрыв с писателем, которого ранее критик защищал от нападок cnpalai «Наш образ мыслей прояснился для г. Тургенева настолько, что он перестал одобрять его. Нам стало казаться, что последние повести г. Тургенева не так близко соответствующему нашему взгляду на вещи, как прежде, когда и его направление не было так ясно для нас, да и наши взгляды не были так ясны для него. Мы разошлись».
С 1858 года главная забота Чернышевского посвящена разночинско-демократической литературе и ее авторам, призванным овладеть писательским мастерством и указать публике иных по сравнению с «лишними людьми» героев, близких к народу и одухотворенных народными интересами.
Надежды на создание «совершенно нового периода» в поэзии Чернышевский связывает прежде всего с Некрасовым. Еще в 1856 году он пишет ему в ответ на просьбу высказаться о только что вышедшем в свет знаменитом сборнике «Стихотворения Н. Некрасова»: «Такого поэта, как Вы, у нас еще не было». Высокую оценку Некрасова Чернышевский сохранил в течение всех последующих лет. Узнав о смертельной болезни поэта, он просил (в письме 14 августа 1877 года Пыпину из Вилюйска) поцеловать его и сказать ему, «гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем» («Скажите Николаю Гавриловичу,-- отвечал Пыпину Некрасов,- что я очень благодарю eго, я теперь утешен: его слова дороже, чем чьи-либо слова»). В глазах Чернышевского Некрасов - первый великий русский поэт, ставший действительно народным, то есть выразивший как состояние угнетенного народа (крестьянства), так и веру в его силы, рост народного самосознания. Вместе с тем Чернышевскому дорога и интимная лирика Некрасова - «поэзия сердца», «пьесы без тенденции», как он ее называет,- воплотившая эмоционально-интеллектуальный строй и душевный опыт русской разночинской интеллигенции, присущую ей систему нравственно-эстетических ценностей.
В авторе «Губернских очерков» М.Е. Салтыкове-Щедрине Чернышевский увидел писателя, пошедшего дальше критического реализма Гоголя. В отличие от автора «Мертвых душ» Щедрин, по мнению Чернышевского, уже знает, «какая связь находится между той отраслью жизни, в которой встречаются факты, и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни», то есть умеет возвести частные безобразия русской общественной жизни к их источнику - социалистическому строю России. «Губернские очерки» ценны не только как «прекрасное литературное явление», но и как «исторический факт» русской жизни» на пути ее самосознания.
В отзывах об идейно близких ему писателях Чернышевский ставит вопрос о необходимости в литературе нового положительного героя. Он ждет «его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и решительнейшей речи, в которой слышалась бы не робость теории перед жизнью, а доказательство, что разум может владычествовать над жизнью и человек может свою жизнь согласить со своими убеждениями». В решение этой задачи Чернышевский включился в 1862 году и сам, создав в каземате Петропавловской крепости роман о «новых людях» - «Что делать?»
Чернышевский не успел систематизировать свои взгляды на демократическую литературу. Но один из ее принципов - вопрос об изображении народа - был развит им очень основательно. Этому посвящена последняя из крупных литературно-критических статей Чернышевского «Не начало ли перемены?» (1861), поводом для которой стали «Очерки народного быта» Н. Успенского.
Критик выступает против всякой идеализации народа. В условиях социального пробуждения народа (Чернышевский знал о массовых крестьянских выступлениях в связи с грабительской реформой 1861 года) она, считает он, объективно служит охранительным целям, так как закрепляет народную пассивность, убеждение в неспособности народа самостоятельно решать свою судьбу. Ныне неприемлемо изображение народа в виде Акакия Акакиевича Башмачкина или Антона Горемыки. Литература должна показать народ, его нравственное и психологическое состояние «без прикрас», потому что только» такоё изображение свидетельствует о признании народа равным другим сословиям и поможет народу избавиться от слабостей и пороков, привитых ему веками унижения и бесправия. Не менее важно, не довольствуясь рутинными проявлениями народного быта и дюжинными характерами, показать людей, в которых сосредоточена «инициатива народной деятельности». Это был призыв создать в литературе образы народных вожаков и бунтарей. Уже образ Савелия - «богатыря святорусского» из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» говорил о том. что этот завет Чернышевского был услышан.
Эстетика и литературная критика Чернышевского не отличаются академическим бесстрастием. Они, по выражению В.И. Ленина, проникнуты «духом классовой борьбы». А также, добавим, и духом рационализма, веры во всемогущество разума, свойственной Чернышевскому как просветителю. Это обязывает нас рассматривать литературно-критическую систему Чернышевского в единстве ее не только сильных и перспективных, но и относительно слабых и даже крайних посылок.
Чернышевский прав, отстаивая приоритет жизни, над искусством. Но он заблуждается, называя на этом основании искусство «суррогатом» (то есть заменителем) действительности. На деле искусство не только особая (по отношению к научной или общественно-практической деятельности человека), но и относительно автономная форма духовного творчества - эстетическая реальность, в создании которой огромная роль принадлежит целостному идеалу художника и усилиям его творческой фантазии. В свою очередь, кстати сказать, недооцениваемой Чернышевским. «Действительность,- пишет он- не только живее, но и совершеннее фантазии. Образы фантазии - только бледная и почти всегда неудачная переделка действительности. Это верно лишь в смысле связи художественной фантазии с жизненными устремлениями и идеалами писателя, живописца, музыканта и т.д. Однако само понимание творческой фантазии и ее возможностей ошибочно, ибо сознание большого художника не столько переделывает реальный, сколько творит новый мир.
Понятие художественной идеи (содержания) приобретает у Чернышевского не только социологический, но порой и рационалистический смысл. Если первое ее толкование вполне оправдано по отношению к целому ряду художников (например, к Некрасову, Салтыкову-Щедрину), то второе фактически устраняет грань между литературой и наукой, искусством и социологическим трактатом мемуарами и т.п. Примером неоправданной рационализации художественного содержания может служить следующее высказывание критика в рецензии на русский перевод сочинений Аристотеля: «Искусство, или, лучше сказать, ПОЭЗИЯ... распространяет в массе читателей огромное количество сведений и что еще важнее, знакомство с понятиями, вырабатываемыми наукою,-- вот в чем заключается великое значение поэзии для жизни». Здесь Чернышевский вольно или невольно упреждает будущий литературный утилитаризм Д.И. Писарева. Еще пример. Литература, говорит критик в другом месте, обретает подлинность и содержательность в том случае, если «говорит обо всем, что важного в каком бы то ни было отношении происходит в обществе, рассматривает все эти факты... со всех возможных точек зрения, объясняет, от каких причин исходит каждый факт, чем он поддерживается, какие явления должны быть вызваны к жизни для его усиления, если он благороден, или для его ослабления, если он вреден». Другими словами, писатель хорош, если, фиксируя значительные явления и тенденции общественной жизни, подвергает их анализу и выносит над ними свой «приговор». Так действовал и сам Чернышевский как автор романа «Что делать?». Но для исполнения таким образом сформулированной задачи вовсе не обязательно быть художником, ибо она вполне разрешима уже в рамках социологического трактата, публицистической статьи, блестящие образцы которых дали и сам Чернышевский (вспомним статью «Русский человек на rendez-vous»), и Добролюбов, и Писарев.
Едва ли не самое уязвимое место литературно-критической системы Чернышевского - это представление о художественности и типизации. Соглашаясь с тем, что «первообразом для поэтического лица часто служит действительное лицо», возводимое писателем «к общему значению», критик добавляет: «Возводить обыкновенно незачем, потому что и оригинал уже имеет общее значение в своей индивидуальности». Выходит, что типические лица существуют в самой действительности, а не создаются художником. Писателю остается лишь «перенести» их из жизни в свое произведение с целью объяснения их и приговора над ними. Это было не только шагом назад от соответствующего учения Белинского, но и опасным упрощением, сводившим труд и дело художника к копированию действительности.
Известная рационализация творческого акта да и искусства в целом, социологический уклон в трактовке литературно-художественного содержания как воплощения той или иной социальной тенденции объясняют негативное отношение к взглядам Чернышевского не только представителей «эстетической» критики, но и таких крупнейших художников 50 - 60-х годов, как Тургенев, Гончаров, Л. Толстой. В идеях Чернышевского они увидели опасность «порабощения искусства» (Н.Д. Ахшарумов) политическими и иными преходящими задачами.
Отмечая слабые стороны эстетики Чернышевского, следует помнить о плодотворности - в особенности для русского общества и русской литературы - ее основного пафоса - идеи о социальном и гуманистическом служении искусства и художника. Одним из первых опытов «практической эстетики» назовет позднее диссертацию Чернышевского философ Владимир Соловьев. Изменится с годами отношение к ней у Л. Толстого. Целый ряд положений его трактата «Что такое искусство?» (опубликован в 1897 - 1898 годах) окажется прямо созвучным идеям Чернышевского.
И последнее. Нельзя забывать, что литературная критика была для Чернышевского в условиях подцензурной печати фактически основной возможностью с позиций революционной демократии освещать насущные проблемы русского общественного развития и влиять на него. О Чернышевском-критике можно сказать то же, что автор «Очерков гоголевского периода...» сказал о Белинском: «Он чувствует, что границы литературных вопросов тесны, он тоскует в своем кабинете, подобно Фаусту: ему тесно в этих стенах, уставленных книгами,-- все равно, хорошими или дурными; ему нужна жизнь, а не толки о Достоинствах поэм Пушкина».
Представителями революционно-демократического направления русской философии XIX в. были: Чернышевский; Герцен; народники - Михайловский, Бакунин (анархическая версия народничества), Лавров, Ткачев; анархист Кропоткин; марксист Плеханов.
Общая черта данных направлений - социально-политическая направленность.Все представители указанных течений отвергали существующий общественно-политический и экономический строй, будущее видели по-разному. Народники ратовали за непосредственный переход к социализму, минуя капитализм и опираясь на самобытность русского народа. По их мнению, для свержения существующего строя и перехода к социализму возможны все средства, наиболее эффективным из которых является террор.
В отличие от народников, анархисты вообще не видели смысла в сохранении государства и считали государство (механизм подавления) источником всех бед.
Марксисты видели будущее России в соответствии с учением К. Маркса и Ф. Энгельса социалистическим, с преобладающей государственной собственностью.
Чернышевский («Что делать?») видел выход из создавшегося кризиса раннего капитализма в "возвращении к земле" (к идее аграрности России), личной свободе и общинном укладе жизни. Он полагал, что Россия может прийти к социализму, минуя капиталистический путь развития, поскольку в стране сохранилась крестьянская община, которая может послужить основой для устройства общественной жизни без частной собственности и эксплуатации человека человеком. Единственный способ решения проблем России видел в Крестьянской революции.
Герцен считал, что дух русского народа воплощен в крестьянской общине, она представляет собой «инстинктивный коммунизм» и это поможет России избежать буржуазной стадии развития с ее острыми противоречиями. Если устранить государственный гнет над ней и помещичье землевладение, община получит свободное развитие, ведущее к справедливому устройству жизни, воплощающему социалистические идеалы («крестьянский социализм»). Но в то же время человек подавлен и подавлен общиной, поэтому нужна западная наука, политические свободы и правовые нормы. Отвергал террор.
Бакунин («Государство и анархия») отстаивал идею безгосударственного социализма, анархизма. Бакунин считал государство способом организации общества на определенном этапе его развития. Общество и государство не тождественны: общество существует всегда, а государство - нет. Понимал государство как аппарат насилия и угнетения; государство - это зло, но зло исторически оправданное и преходящее. Но если марксизм говорит о постепенном отмирании государства по мере развития социализма, то Бакунин требовал уничтожения государства, революционной борьбы против любой государственной власти. В обществе должно царить самоуправление, отдельные индивиды и народы должны объединяться в единый добровольный союз на основе принципов свободы, равенства, братства и справедливости.
Ткачев выступал за террор против самодержавия, социальную революцию.
Лавров («Исторические письма») считал, что главная движущая сила исторического процесса – критически мыслящие личности, т.е. передовая интеллигенция. Прекрасно осознавал, что революция не может быть искусственной, она должна созреть в недрах общества. Призывал интеллигенцию к активной пропаганде социалистических идей среди русского народа.
Кропоткин результатом революции видит установление «безгосударственного коммунизма», новый общественный строй виделся - вольный федеративный союз самоуправляющихся единиц, основанный на принципе добровольности и «безначалья». Предполагалось коллективное ведение производства, коллективное распределение ресурсов и вообще коллективность всего, что относится к экономике, к сфере услуг, к человеческим взаимоотношениям. Общественным идеал - анархическийкоммунизм, в котором революционным путём (социальная революция) будет полностью ликвидирована частная собственность.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) (псевдоним Искандер) - русский революционер, писатель, философ и публицист. Родился в семье богатого помещика. Окончил физико-математическое отделение Московского университета. В университете вокруг А. Герцена и его друга Н. Огарева сложился кружок революционного направления. В июле 1834 г. вместе с некоторыми другими участниками кружка Герцен был арестован и выслан в Пермь, а затем в Вятку. Еще одна ссылка - в Новгород.
В 1847 г. с семьей уехал за границу. Оценив революцию 1848 г. как неудавшуюся битву за социализм, Герцен разочаровался в возможностях Запада и дальнейшие перспективы общественного прогресса связывал с Россией. Разработал теорию «русского социализма», став одним из основоположников народничества. Основал вольную русскую типографию для борьбы с крепостничеством и царизмом. С 1855 г. начал издавать альманах «Полярная Звезда», который получил широкое распространение в России. Очевидно, что без «Полярной звезды» не появился бы и «Колокол» - первая русская газета, которая пробуждала революционные настроения в российском обществе.
Проблема прогресса свободы личности во всемирной истории рассматривалась в контексте гегелевской диалектики свободы, смысл которой заключался в том, что «нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы». Гегель в самом рабстве находит
(и очень верно) шаг к свободе. То же - явным образом - должно сказать о государстве: и «оно, как рабство, идет к самоуничтожению... и его нельзя сбросить с себя, как грязное рубище, до известного возраста». Рассматривая государство как форму, через которую проходит всякое человеческое сожитие, Герцен в то же время отмечает, что оно постоянно изменяется и прилаживается к обстоятельствам. Государство везде начинается с полного порабощения лица - и везде стремится, перейдя известное развитие, к полному освобождению его. Сословность - огромный шаг вперед как расчленение и выход из животного однообразия, как раздел труда. Уничтожение сословности - шаг еще больший. Каждый восходящий или воплощающийся принцип в исторической жизни представляет высшую правду своего времени - и тогда он поглощает лучших людей; за него льется кровь и ведутся войны - потом он делается ложью и, наконец, воспоминанием. Государство не имеет собственного определенного содержания - оно служит одинаково реакции и революции - тому, с чьей стороны сила.
Программа «Колокола» на первом этапе (1857-1861) содержала общедемократические требования: освобождение крестьян с землей, общинное землевладение, уничтожение цензуры и телесных наказаний. Сельская русская община, ее самобытный характер представлялись как истинный путь к социализму. Позже эту мысль об особом историческом пути страны, связанном с общинным коллективистским менталитетом, разовьет Н. А. Бердяев. «Только в России могла произойти коммунистическая революция», - писал он в известной работе".
После реформы 1861 г. Герцен выступает против последствий так называемого либерализма; он публикует в «Колоколе» статьи, разоблачающие реформу. Они-то и стати теоретической платформой революционного подполья, а затем - его политической практикой.
В период польского восстания 1863-1864 гг. Герцен, размышляя о перспективности социально-политических потрясений такого рода и понимая их обреченность, счел вместе с тем необходимым выступить в защиту Польши: «Новый водворяющийся порядок должен являться не только мечом рубящим, но и силой хранительной... Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной составляет вечную необходимость всякого шага вперед?» 2 Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. М., 1955. Т. 27. Кн. 2. С. 455.
Общественный, социально-критический пафос статей позднего Белинского с его социалистическими убеждениями подхватили и развили в шестидесятые годы революционно-демократические критики Николай Гаврилович Чернышевский и Николай Александрович Добролюбов.
К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий прояснились, когда стало очевидно, что реформа "сверху" в любых ее вариантах будет половинчатой, революционеры-демократы от шаткого союза с либерализмом перешли к разрыву отношений и бескомпромиссной борьбе с ним. На этот, второй этап общественного движения 60-х годов падает литературно-критическая деятельность Н. А. Добролюбова. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала "Современник" под названием "Свисток". Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта.
Критика либерализма насторожила тогда А. И. Герцена, (*11) который, будучи в эмиграции, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы "сверху" и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года.
Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов "Современника". Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции. Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика.
Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического образа мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций. Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл "реальной критикой".
Реальная критика "разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?" Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор.
Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова "Обломов", хотя автор "не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов". Достаточно того, что он "представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью". Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам.
Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад. Получалось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. На этой почве, как мы увидим далее, произошел решительный разрыв Тургенева с журналом "Современник", когда статья Добролюбова о романе "Накануне" увидела в нем свет.
В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. "Страсть его глубока и упорна, и препятствия не страшат его, когда их нужно одолеть для достижения страстно желанного и глубоко задуманного",- пишет Добролюбов о русском крестьянине в статье "Черты для характеристики русского простонародья". Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание "партии народа в литературе". Этой борьбе он посвятил четыре года неусыпного труда, написав за такое короткое время девять томов сочинений. Добролюбов буквально сжег себя на подвижнической журнальной работе, подорвавшей его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти молодого друга проникновенно сказал Некрасов.
