Литературное кафе бродячая собака сценарий. Явления теней известных поэтов серебряного века. Из воспоминаний Георгия Иванова

Cave canem! – Бойся собаки!
(Девиз «Бродячей собаки» 1912 года –
ставился в углу концертных повесток)

«Какое проклятое… проклятое время!»

«Настоящие тяжёлые минуты, переживаемые всей Россией столь значительны и необычны во всей мировой истории, что было бы непростительным преступлением, если бы люди нашего времени не запечатлели бы все мысли и переживания, которые вызывает настоящая мировая война. Все мы, участвующие в тех или иных событиях, или только созерцающие их, так поглощены всем происходящим перед нами, что почти не подводим итогов своим ощущениям», – с болящей за страну душой писал барон Врангель беллетристу Тихонову (псевдоним Луговой), всемилостиво вопрошая того выпустить литературный сборник «Русская жизнь в дни мирового смятения».

По распространённой легенде, 16 марта 1915 года полиция Петрограда прикрыла арт-клуб «Бродячая собака» из-за драки, устроенной Владимиром Маяковским после прочтения стихотворения «Вам». Об этом в подробностях вспоминал Б. Пронин:

«Я сидел с Верой Александровной – моей женой, которая очень признавала Маяковского. Вдруг Маяковский обращается ко мне: «Боричка, разреши мне! – А он чувствовал, что его не любят, и на эстраду не пускают, что я и Кульбин – единственные, кто за него, и это была его трагедия. – Разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю «эпатэ», немножко буржуев расшевелю». Тогда я, озлобленный тем, что вечер получился кислый, говорю Вере: «Это будет замечательно», и она говорит: “Шпарьте!”»

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и тёплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

…Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

На самом деле всё было прозаичней. В 1914 году началась Первая мировая война. Санкт-Петербург переименован в Петроград, организована Городская биржа труда, построена больница имени Петра Великого, возведено новое здание Главного Казначейства, открыты первоклассные кинотеатры «Паризиана» и «Пикадилли» на 800 мест каждый. Установлен памятник М. Ю. Лермонтову на Лермонтовском проспекте, основано Русское ботаническое общество, всё бы ничего, но… Неуёмный, нескончаемый праздник, длившийся в «Бродячей собаке», стал противоречить суровым будням. Многие из постоянных посетителей кабачка ушли на фронт:

Предпочитая слову дело, я покидаю Петроград.
Здесь только речи говорят, а это мне осточертело…
(Ультраправый депутат Пуришкевич, участник убийства Распутина,
завсегдатай «Собаки».)

Гостей с каждым днём становилось меньше и меньше. По распоряжению петроградского градоначальника генерал-майора князя А. Н. Оболенского, который «был очень аккуратным человеком, любил порядок, что в такое время особенно ценно» (Джунковский), «Бродячую собаку» закрыли, и причина тривиальна – за незаконную торговлю спиртными напитками во время «сухого закона», введённого с приходом войны.

Вот как это описывает один из организаторов и декоратор литературно-художественного кабаре Сергей Судейкин:

«С утра шатаясь по городу, мы пришли в «Бродячую собаку» – Маяковский, Радаков, Гумилёв, Толстой и я. Была война… Карманы пучило от наменянного серебра. Мы сели в шляпах и пальто за круглый стол играть в карты. Четыре медведеподобных, валенковых, обашлыченных городовых с селёдками под левой рукой, сопровождаемые тулупным дворником с бляхой, вошли в незапертые двери и заявили, что Общество интимного театра закрывается за недозволенную карточную игру. Так «Бродячая собака» скончалась».

В. Пяст писал:

«Сейчас много возводится поклёпов на бедную «издохшую» «Собаку», – и следовало бы добрым словом помянуть покойницу, не только из латинского принципа, что «о мёртвых ничего, кроме хорошего», но и потому, что заслуг «Собаки» перед искусством отрицать нельзя; а наибольшие в историческом плане заслуги её именно перед футуризмом».

Кто знал, что почти через век, здесь же, за тем же столом, во время переговоров с именитыми художниками о восстановлении «Собаки», разгорятся страсти, по накалу не ниже времён Первой мировой… «Ты кто такой, чтобы Судейкина с Сапуновым и Кульбиным здесь восстанавливать? – самые ласковые слова, с которыми обращались господа питерские художники друг к другу. Было ясно, что явись сейчас сам Судейкин, ему бы тоже сказали: – Ты кто такой?» (Из воспоминаний Склярского).

Да-а… а ведь недалеко ушло время, когда чрезвычайно модны были теории «потопа» и «островного искусства», – и спастись от всеобщего «разложения» и «потопа» мещанства можно было не где-то, а именно здесь, в маленьком неопрятном, вечно недоделанном-недостроенном подвале с расписанными художниками-декадентами стенами, осуществив одну из кардинальных идей начала 20 в. – создать элитарное искусство для «понимающих», сотворить синтез поэзии, музыки, живописи, театра. Этот небольшой подвал с забитыми изнутри окнами окружался неким загадочным и романтическим ореолом «последнего ковчега» для представителей «чистого искусства».

Ты куришь чёрную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться ещё стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

Да, я любила их, те сборища ночные,
На маленьком столе стаканы ледяные.
Нaд чёрным кофием голубовaтый пaр,
Кaмина крaсного тяжёлый зимний жaр,
Весёлость едкую литературной шутки…

И, как ни относилась скептически Ахматова, воспевающая живую природу, «…у грядок груды овощей», к неестественности той обстановки – нарисованным на стенах цветам, птицам, искусственным облакам, сигаретному дыму; как ни старались акмеисты держаться особняком, они шли именно туда, в «подвал во втором дворе» на Михайловской площади (ныне площадь Искусств, 5), куда приходили их антиподы с «чёрными трубками»:

На улицу тащите рояли!
Барабан из окна багром!
Барабан, рояль раскроя ли,
Но чтоб грохот был. Чтобы гром. –

Это, как скажет потом Ахматова, молнией влетало, врывалось в душный зал кабака «ещё не слышанное имя» – Маяковский:

– Орите в ружья! В пушки басите! Мы сами себе и Христос и Спаситель!

..воздух был совсем не наш,
А, как подарок Божий, так чудесен.

– Нам до Бога дело какое? Сами со святыми своих упокоим.

…А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песни Песней.

– Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых за ногу худую по камням бородой!

…Я тебя пропахшего ладаном раскрою
Отсюда до Аляски.

– Идите, понедельники и вторники окрасим кровью в праздники!

…И озеро глубокое синело,
Крестителя нерукотворный храм.

– Потащим мордами умных психиатров и бросим за решётки сумасшедших домов!

…Нашей земли не разделит
На потеху себе супостат,
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат.

– О-о-о-о! О-го-го! И И И И И! У У У У У! А А А А А! Эйе! Эйе!
– Вижу грядущего через горы времени, которого не видит никто…

Обыкновенный подвал, в прошлом ренсковский погреб. Стены пёстро рaсписaны Судейкиным, Белкиным, Кульбиным. В главной зале вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч, подвешенный на четырёх цепях и декорированный виноградной лозой, с 13 электрическими лампочками, походившими на огарки свеч. Комнат всего три: буфетная и две «залы» – одна побольше, другая совсем крохотная. Ярко пылает кирпичный, в полстены, фаустовский камин. На одной из стен здоровенное овальное зеркало. Под ним длинный диван – особо почётное место. Низкие столы, соломенные табуретки. Каждый входящий должен был расписаться в огромной «свиной» книге, лежащей на аналое перед большой зажжённой красной свечой. «В «Свиной Собачьей Книге», – называвшейся так странно оттого, что эта толстая книга нелинованной бумаги была заключена в переплёт из свиной кожи, – в «Свиной» книге много было записано отличнейших экспромтов, не только присяжных поэтов лёгкого жанра, но и более серьёзных, в том числе интереснейшие стихи Мандельштама, Маяковского и скольких ещё!» (Пяст).

Публика входила со двора и протискивалась, как через игольное ухо, в маленькую дверь. Главная же дверь на улицу открывалась только для «своих». На окнах ставни, на ставнях – фантастические птицы в болезненно-избыточной роскоши. На стене между окон – лихорадочно-красные с ядовито-зелёным «Цветы зла» Бодлера, изображённые Судейкиным. «…И стены, и камин были расписаны именно что «зверски». Поверхность стен в одной из комнат ломала кубическая живопись Н. Кульбина, дробившие её плоскость разноцветные геометрические формы хаотически налезали друг на друга. Другую комнату от пола до замыкающих сводов расписал Судейкин фигурами женщин, детей, арапчат, изогнувшимися в странном изгибе» (Тихвинская Л. И.).

«Удивительное было заведение, эта «Бродячая собака», – пишет в автобиографической повести «Собака» Тэффи (Н. А. Лоховицкая), русская писательница, мемуарист (1872 – 1952). – Втягивала в себя совершенно чуждые ей элементы, втягивала и засасывала. Никогда не забуду одну постоянную посетительницу. Это была дочь известного журналиста, замужняя женщина, мать двоих детей. Кто-то случайно завёз её в этот подвал, и, можно сказать, она так там и осталась. Красивая молодая женщина с огромными чёрными, точно от ужаса раскрытыми глазами, она приходила каждый вечер и оставалась до утра, дыша пьяным угаром, слушая завывающую декламацию молодых поэтов, в стихах которых, наверное, не понимала ни слова, всегда молчащая, какая-то испуганная…» – Натура вполне могла быть списана с Ахматовой, ведь её отец, А. А. Горенко, инженер-механик флота, публицист, в своё время сотрудничал в либеральной газете «Николаевский вестник».

«Затянутая в чёрный шёлк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося к ней навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи. В длинном сюртуке и чёрном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилёв, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину» (Б. Лившиц). Сама Анна Андреевна и в поздних произведениях упоминала знаменитое кабаре:

«Уверяю, это не ново…
Вы дитя, синьор Казанова…»
«На Исакьевский ровно в шесть…»
«Как-нибудь побредём по мраку,
Мы отсюда ещё в «Собаку»…
«Вы отсюда куда?» –
«Бог весть!»
(Из триптиха «Поэма без героя»)

«Et voila comment on ecrit l’histoire!» 1

В Европе уже в 80-е года XIX века молодые поэты и писатели мечтали о своём клубе, где можно было бы чувствовать себя свободно и совершенно нестеснённо. Век модерна рождал новые течения, новые идеи в искусстве, а значит, светские салоны предыдущих эпох были уже неприемлемы. Вследствие этого в Париже появились ночные артистические кабаре («Левый берег» Эмиля Гудо, культовый «Chat Noir» – «Чёрный кот», предтеча «Собаки»), появились они и в других городах Европы – в Мюнхене, Берлине.

После «безвременья» Александра III в русской культуре предреволюционного времени, а затем и межреволюционного десятилетия, возникла особая необходимость во встречах, где обсуждались бы наиболее важные и волнующие мыслящих людей темы.

«Пришло время, когда перестали удовлетворять собеседования и споры в обстановке тесного кружка» (Маяковский). В 1906 году, в письме Веригиной, В. Э. Мейерхольд пишет: «Одна из лучших грёз та, которая промелькнула на рассвете у нас с Прониным в Херсоне (ездили туда за рублём). Надо создать Общину Безумцев. Только эта Община создаёт то, о чём мы грезим».

1908 году в Москве, в доме Перцова, при МХТ, было открыто первое русское кабаре «Летучая мышь». Это был своего рода клуб, кружок Художественного театра, недоступный для других. Попасть в члены кружка безумно трудно. Члены-учредители «Летучей мыши» – все главные актеры театра: О. А. Книппер, В. И. Качалов, И. М. Москвин, В. В. Лужский, Т. С. Бурджалов, Н. Ф. Грибунин, Н. Г. Александров. Таинственность происходящего в закрытом клубе накаляла любопытство околотеатральной публики.

Закат кабаре «Летучая мышь» начался уже в 1910 году, когда оно стало выпускать билеты, их называли купеческими – стоили они от 10 до 25 рублей и пока что стыдливо именовались контрамарками. Вскоре кабаре заполнилось московской элитой, а деятели театральные появлялись там всё реже. Из прибежища артистов «Летучая мышь» превратилась в коммерческое предприятие – на этом история артистического кабаре Художественного театра завершилась.

После упадка «Летучей мыши» Мейерхольд организовал «Дом интермедий», и вновь идея создать художественныё клуб, содружество самых разных людей искусства увенчалась провалом – «Дом» стал коммерческим кабаре – со штатом актёров, музыкантов, бутафоров, осветителей, рабочих сцены, рестораном и вешалкой, с системой сеансов: вновь нечто совсем иное, что виделось Мейерхольду вначале. Именно эта неудавшаяся идея и будет воплощена в «Бродячей собаке», что неудивительно, поскольку туда же перейдут многие участники «Дома интермедий», правда, уже без Мейерхольда: М. Кузмин, И. Сац, Н. Сапунов, С. Судейкин. Наиболее известными постановками в «Доме» стали пантомимы «Шарф Коломбины» А. Шницлера (пост. Мейерхольд – Сапунов) и «Голландка Лиза» по пасторали М. Кузмина; – так ворвалась в культуру серебряного века итальянская комедия дель арте.

Кстати, «собачники», конечно же, не забыли Мейрхольда, послав ему приглашение на долгожданное открытие клуба: «Глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич! В ночь на 1-ое января 1912 г. откроется «подвал» Общества интимного театра. Милости просим на наш праздник. Приезд в любое время с 11 ч. вечера. Вход – 3 рубля. Запись на приём денег только 28, 29, 30 декабря в помещении О-ва с 12 ч. дня до 8 ч. вечера. Число мест крайне ограничено. Правление». – Могли бы и не упоминать о деньгах, запоздало негодую я. Мейерхольд на открытие не пришёл. Впоследствии соратник многих идей Пронина, его «патрон» Всеволод Мейерхольд так ни разу и не побывал в подвале, и, по воспоминаниям одного из современников, «топорщился, потому что к тому, что не он придумывал, он очень ревниво относился».

Лишь в 1916 году, после закрытия «Собаки», Мейерхольд принял участие в постановках спектаклей для кабаре «Привал комедиантов» (следующем проекте Пронина, блестящего организатора, промоутера, как бы сейчас сказали), правда, ненадолго. Доктора Дапертутто (прозвище Мейерхольда) заменил талантливый режиссёр Евреинов, которого Доктор недолюбливал, да и к другу Пронину относился не всегда ровно: «Я его знаю очень хорошо и очень не рекомендую. Человек совершенно неработоспособный. Типичный продукт актёрско-студенческой богемы. В делах, серьёзных делах, не выносим. Пока говорит – всё идёт как по маслу, как наступает момент реализации слов и проектов – Пронина нет. И потом какая-то мания создавать проекты. Это болезнь».

Судейкин приписывает придумку названия «Бродячая собака» Пронину, а Н. Петров – А. Толстому, воскликнувшему: «А не напоминаем ли мы сейчас бродячих собак, которые ищут приюта?» – во время долгих поисков помещения под кабаре; это неважно на самом деле, важней другое – то, что найденный в конце концов подвал в Доме Жако «объединял благородных бродяг и бездомников на разнообразных путях творческих исканий» (Мгебров). Каждый из основателей кабаре (Пронин, Судейкин (метр), князь Эристов, архитектор Бернардацци (казначей), режиссёры Евреинов, А. Мгебров, отставной солдат Луцевич, Подгорный, Уварова, Зонов, Богословский – всего 13 учредителей) прав в главном – идея, образ, мировоззрение «бродячей собаки» необычайно был распространённым, даже, можно сказать, господствующим в то время.

За два дня до открытия подвала графу Алексею Толстому исполнилось 29 лет. Толстой помог антрепренеру Б. Пронину, первому хунд-директору «Бродячей собаки», созвать на новогодний вечер, предваряющий творческую жизнь арт-клуба, квинтэссенцию артистического Петербурга: Т. П. Карсавина, М. М. Фокин (балет); Ю. М. Юрьев – Первый кавалер Ордена Собаки, В. П. Зубов, Н. Петров (театр); К. Д. Бальмонт, Игорь Северянин, П. П. Потёмкин, Саша Чёрный, О. Э. Мандельштам, М. Лозинский, Владимир Нарбут, М. Зенкевич (цех поэтов); символист Тиняков (в будущем профессиональный нищий: «Подайте бывшему поэту!»); «сатириконовка» Тэффи; композиторы Илья Сац, Эренбенг; издатель и критик Сергей Маковский (журнал «Аполлон»); художник Илья Зданевич (Ильязд).

Т.П. Красавина в «Бродячей собаке»
Рисунок С.Ю. Судейкина

Подвал «Бродячая собака» Художественного общества интимного театра был торжественно открыт в новогоднюю ночь с 31 декабря 1911-го на 1 января 1912 года.

Во втором дворе подвал,
В нём – приют собачий.
Каждый, кто сюда попал –
Просто пёс бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!
Гав!

«Когда уже был поднят не один тост, и температура в зале в связи с этим также поднялась, – вспоминал Николай Петров, – неожиданно возле аналоя появилась фигура Толстого. В шубе нараспашку, в цилиндре, с трубкой во рту он весело оглядывал зрителей, оживлённо его приветствовавших:

– Не надо, Коля, эту ерунду показывать столь блестящему обществу, – объявил в последнюю минуту Толстой (имелась в виду одноактная пьеса Алексея Толстого, где на сцене по ходу действия аббат должен был рожать ежа)».

Так начался первый сезон кабаре «Бродячая собака».

«Ольга Высоцкая, актриса «Дома интермедий», придя одной из первых, сняла с руки длинную белую перчатку и набросила её на деревянный круг. Подошедший Евреинов повесил на одну из свечей чёрную бархатную полумаску» (Н. Петров). – Эти реликвии, – с санкции Н. Сапунова, великолепного художника, театрального сценографа, – и висели на люстре всё время, пока существовала «Собака». К великому несчастью, через шесть месяцев Николай Сапунов трагически погиб, утонув, перевернувшись вместе с лодкой во время прогулки по заливу в Териоках под Петербургом.

Владимир Александрович Склярский, бессменный руководитель возрождённого в 21 веке арт-подвала, вспоминал:

«Художник Сапунов в 1912 году пенял Пронину:
«…Борис, не пускай сюда «фармацевтов», на что тот резонно отвечал: «Хамы, а кто платить будет?!» – Так, ясно, без «фармацевтов» не обойтись, – продолжал Склярский. – Памятуя печальный опыт Пронина, который вынужден был искать «фармацевтов» ещё в 1915 году и оставил подвал также и по причине его маленьких размеров, я, второй хунд-директор, принимаю решение присоединить к исторической части подвала и другую, так сказать, нью-собаку, тем самым узаконив институт «фармацевтов», создав зону их накопления – “фармацевтник”».

На дворе метель, мороз,
Нам какое дело!
Обогрел в подвале нос
И в тепле всё тело.
Нас тут палкою не бьют,
Блохи не грызут!
Гав!

«Perissent nos noms, pourvu que la chose publique soit sauvee» 2

«У входа всегда стояли или Пронин, или Луцевич, или Цыбульский. Поэты, музыканты, артисты, учёные пускались даром. Все остальные назывались «фармацевтами», и бралось с них за вход по внешнему виду и по настроению» (Судейкин). Вечера были объявленные и необъявленные. На необъявленных бывали экспромтные выступления поэтов, музыкантов и артистов. На вечер объявленный, то есть подготовленный (а готовились часто месяц к одному вечеру), входная плата была от пяти рублей и выше.

Разве можно описать все постановки «Бродячей собаки», все спектакли? – вопрошал в своих воспоминаниях Судейкин (1882 – 1946). Решалось всё просто, продолжает Сергей Юрьевич:

– А почему не устроить вечер романса Зои Лодий?

А почему и не устроить?

– А почему не устроить вечер Ванды Ландовской?

А почему и не устроить?

– А почему не устроить вечер Далькроза с конкурсом императорского балета, вечер «Цеха Поэтов», вечер чествования Козьмы Пруткова, вечер современной музыки, доклад о французской живописи?

А почему и не устроить?

«Так осуществлялись вереницы вечеров. У нас был свой оркестр, в котором играли: Бай, Карпиловский, братья Левьен, Хейфец, Эльман».

Особенно запомнился «Вертеп кукольный. Рождественская мистерия» М. Кузмина (сочельник 1913 г.) с ангелами, демонами, «тайней вечерей». «На этот вечер в первый раз к нам приехал великолепный Дягилев, – вспоминал Судейкин. – Его провели через главную дверь и посадили за стол. После мистерии он сказал: «Это не Амергау, это настоящее, подлинное!»

Восхитительный танцевальный концерт Т. П. Карсавиной (28 марта 1914 г.) – «…вечер богини воздуха. Восемнадцатый век – музыка Куперена. Невиданная интимная прелесть» (Судейкин).

Программой «Conference по поводу 25-летия поэтической деятельности К. Д. Бальмонта» 13 января 1912 г. заложена была традиция поэтических вечеров, хотя сам Бальмонт был в изгнании.

Вечер «Радуясь Юрию Юрьеву» 16 января 1913 г. (Ю. М. Юрьев – известный актёр Александринского театра, в кабаре отмечалось 20 лет его творческой деятельности) заложил основу актёрских вечеров.

Музыкальные вечера. Например, 2 февраля 1912 г. состоялся концерт из произведений Э. Грига, Аренского при участии первого театрального композитора, реформатора Ильи Саца, который, к несчастью, скоропостижно скончался в октябре этого же года, работая, как это ни жутко звучит, над ораторией «Смерть»…

Всевозможные циклы («Собрания исключительно интеллигентных людей»), «среды», «субботы», заседания, лекции, доклады на различные темы, начиная от литературы («Символизм и акмеизм» С. Городецкого, ставший программным для акмеизма и «Цеха поэтов») и заканчивая пятнами на солнце.

Неделя кавказской культуры (апрель 1914) Н. Кульбина – «…в Петербург он возвратился сверх обычного возбуждённый, переполненный впечатлениями от восточной экзотики… Ворох разноцветных тканей, платков, груду майолики, домашней утвари, персидских миниатюр он прямиком везет в «Собаку», где организует их выставку» (Тихвинская).

Футуристы вообще сформировались в стенах «Собаки»: «Вечер Пяти», «Вечер Маяковского», вечер, посвященный литературно-художественному сборнику «Стрелец», полностью были посвящены футуризму. Здесь читали свои произведения В. Хлебников, А. Кручёных, Н. и Д. Бурлюки, В. Каменский, «эпатэ» В. Маяковский («Здесь падалью не питаются!»).

Одно из главных достижений «Собаки» – театр – явился целой эпохой в жизни режиссёров кабаре Н. Н. Евреинова (изысканного эстета в духе Оскара Уайльда), и Н. В. Петрова. Первый к этому времени уже организовал театральную студию, а второй был ещё только помощником режиссёра Александринского театра. Но, во многом, именно творчество в «Бродячей собаке» позволило стать им в будущем блестящими режиссёрами.

Список людей искусства, которые начали артистический путь в «Собаке» можно продолжать бесконечно, так же долго можно говорить и об их достижениях. Но назвав лишь основные имена, мы уже имеем право заявить о той важной роли, которую сыграло кабаре в культуре Серебряного века.

Уже поздно (или ещё рано – расходятся-то к шести), два ночи, слышите?.. – можно даже не прорываться с улицы в подвал, если вы ещё окончательно не продрогли; изнутри доносится:

Угрюмый дождь скосил глаза
А за
решёткой
Чёткой
Железной мысли проводов перина,
И на
Неё встающих звёзд легко оперлись ноги…
Но ги-
бель фонарей
Царей,
В короне газа,
Для глаза
Сделала больней
Враждующий букет бульварных проституток,
И жуток
Шуток…

Хотя, если и спуститься вниз, – то наверняка вы испытаете ощущение какой-то сирости, ненужности; в подвале холодновато, и все фрески, занавесы, мебельная обивка, – все шандалы, барабан и прочий скудный скарб помещения, – всё это пахнет бело-винным перегаром. Ночью публика приносит свои запахи духов, белья, табаку и прочего, – обогревает помещение, пересиливая полугар и перегар… Вон, в сторонке скучковались-сгруппировались акмеисты: Ахматова, Гумилёв, Мандельштам; рядом «мальчики» из Цеха поэтов – Георгий Иванов, Георгий Адамович. «Ахматова сидит у камина. Она прихлёбывает чёрный кофе, курит тонкую папироску. Как она бледна! Ахматова никогда не сидит одна. Друзья, поклонники, влюблённые, какие-то дамы в больших шляпах и с подведенными глазами…» (Иванов).

– Слышишь, Вась, вчера вычитал в английской прессе, – окликнул друга начинающий учёный Витя Жирмунский.

– Что? – выпуская струю дыма, повернулся к нему Гиппиус (псевдоним Бестужев).

– Помнишь изречение Резерфорда про то, что единственный способ узнать, что внутри пудинга – это ткнуть в него пальцем?

– Так вот. Резерфорд вновь отличился: «Теперь я знаю, как выглядит атом», – заявил он.

Молодёжь зашлась смехом.

– Не зря ведь премию получил.

– Кстати, в курсе, что Нобель пожелал в конце жизни?

– Да-да, – ответил друг после очередной порции глинтвейна. – Вернее, нет-нет… – нетрезво ухмыльнувшись.

– Так вот, он пожелал, чтобы после смерти ему на всякий случай перерезали вены, потому что однажды его уже спутали с умершим братом и даже написали в газете некролог.

И так без конца – от литературы к науке, потом в дебри петербургских слухов-сплетен; и обратно – к литературе…

А подойди часом раньше, то перед выступлением Маяковского вы попали бы на филологически-лингвистическую, скучнейшую с точки зрения обывателя лекцию Виктора Шкловского «Воскрешение вещей». Юный ученый-энтузиаст распинался в этот раз по поводу оживлённого Велимиром Хлебниковым языка, преподнося в твёрдой скорлупе учёного орешка труднейшие мысли Александра Веселовского и Потебни, – уже прорезанных радиолучом собственных «инвенций». Даром мощного своего именно воскрешённого, живого языка заставлял он внимать, не шелохнувшись, многочисленнейшую публику, отставившую на время бокалы с вином, наполовину состоящую из «фрачников» и декольтированных дам – «фармацевтов».

Жаль, не успели послушать… Ничего, завтра, к часу ночи, Шкловский (1893-1984) снова примчит сюда, готовый к всенощным прениям, воодушевлённый запрещёнными полицейской властью лекциями в Тенишевском училище или Шведской церкви: «Богема в литературе», «Ришпен и его произведения» Франсеза, «Культура энтузиазма» Верхарна (кстати, забегавшего в «Собаку») либо «Интимная жизнь Наполеона» выдающегося историка и архивиста Франца Функ-Брентано. Возможно, завтра Витя прочтёт «Место футуризма в истории языка», что-то о будетлянах… а может, ввернёт в лекцию акростих:

Ж ивёт и света не имеет,
О ней никто не говорит…
П обьют её – лишь покраснеет.
А иногда и заворчит.

Лаем, воем псиный гимн
Нашему подвалу!
Морды кверху, к чёрту сплин,
Жизни до отвалу!
Лаем, воем псиный гимн,
К чёрту всякий сплин!
Гав!
(Гимн Всеволода Князева)

Вон Прокофьев с Шапориным, им по двадцать, и слушают они, раскрыв рты, кого бы вы думали? – великого афериста, мошенника, самого князя Туманова-Церетели (правда, лишённого титула за многочисленные криминальные авантюры), в очередной раз вышедшего из тюрьмы, последний срок получившего за варшавскую банковскую афёру в 1906 году:

– Я – не преступник, я – артист. То, что я делал, это не преступления, потому что банки грабят публику, а я – банки.

– Многие в Одессе меня обдурили, а я ведь сам по себе человек добрый и всё «заработанное» в Одессе проиграл в рулетку, а часть денег раздарил и отдал солдатам и раненым.

– А знаете, однажды Путилин (начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции), поддался на мои увещевания раскрыть место, где делают ассигнации, и несколько дней возил на рысаках, и в ожидании появления сообщников потчевал меня в трактирах. В конце концов, понимая, что розыгрыш зашёл слишком далеко, я возле Египетского моста указал на Экспедицию заготовления государственных бумаг: мол, вот где деньги делают, ваше превосходительство! Путилин изумился, вернул меня в камеру и… не наказал – мол, достоинство не позволяет – опростоволосился-то сам.

Интересно, что хунд-директор Пронин никак, никогда и ни за что не мог заполучить в «Собаку» Блока (в отличие от его жены, Любови Дмитриевны). И это несмотря на то, что лично к Пронину Блок относился очень дружелюбно, с безграничной чуткостью в годы своей юности и молодости разделявший людей так, что иных вовсе исключал из всякого общения с собою. Блок твёрдо и решительно заявлял про хунд-директора, что он – «не неприличный человек» – Блок всё-таки оставался «дневным человеком».

«Мы же, благодаря «Собаке», – вспоминал Пяст, – совсем стали ночными. Я хотя попадал почти ежедневно часам к половине второго, к двум, на службу, – и успевал там поперевести из Тирсо де Молина либо ответить своим сослуживцам на несколько вопросов из выдуманной мною, якобы основанной Курбатовым, науки «Петербургология», тогда как сидевший за соседним столом А. Е. Кудрявцев спешно готовил «Иностранное обозрение» для «Летописи», журнала Максима Горького, – но, вернувшись в шестом часу домой, после обеда погружался в сон, чтобы встать иной раз как раз к тому времени, когда пора было собираться в «Собаку».

Помню, как раздувал я ноздри, впитывая в себя дневной воздух, когда однажды в воскресенье попал на картинную выставку! Нам (мне и Мандельштаму) начинало мерещиться, что весь мир, собственно, сосредоточен в «Собаке», что нет иной жизни, иных интересов – чем «Собачьи»! К нашей чести надо сказать, что мы сами чувствовали эту опасность. То есть опасность того, что в наших мозгах укоренится эта аберрация “мировоззрения”».

Из воспоминаний Георгия Иванова

Собирались поздно, после двенадцати. К одиннадцати часам, официальному часу открытия, съезжались одни «фармацевты» – нa жaргоне «Собаки» так звались все случайные посетители от флигель-aдъютaнтa до ветеринарного врача. Они платили за вход три рубля, пили шампанское и всему удивлялись.

Чтобы попасть в «Собаку», надо было разбудить сонного дворникa, пройти два засыпанных снегом дворa, в третьем завернуть налево, спуститься вниз ступеней десять и пнуть обитую клеёнкой дверь. Тотчас же вaс ошеломляли музыка, духота, пестрота стен, шум электрического вентилятора, гудевшего, как аэроплан. Вешальщик, заваленный шубами, отказывался их брать: «Нету местов!» Перед маленьким зеркалом прихорашивались дамы и, толкаясь, загораживали проход.

Дежурный член правления «общества интимного театра» хватает вас за рукав: три рубля и две письменные рекомендации, если вы «фармацевт», полтинник – со своих. Наконец все рогатки пройдены – директор Борис Пронин, «доктор эстетики гонорис кауза», как напечатано на его визитных карточках, заключает гостя в объятия: «Ба! Кого я вижу?! Сколько лет, сколько зим! Где ты пропадал? Иди! – жест куда-то в пространство. – Наши уже все там». – И бросается немедленно к кому-нибудь другому. Спросите Пронина, кого это он только что обнимал и хлопал по плечу. Почти, наверное, разведёт руками: «А чёрт его знает. Какой-то хам!»

Сияющий и в то же время озабоченный Пронин носился по «Собаке» что-то переставляя, шумя. Большой пёстрый галстук бантом летал на его груди от порывистых движений. Его ближайший помощник, композитор Н. Цыбульский, по прозвищу граф О’Контрэр (они совместно вели сложное хозяйство), крупный, обрюзгший человек, неряшливо одетый, вяло помогал своему другу-партнёру – граф трезв и поэтому мрачен. «…Великолепный оратор, недюжий шахматист, – но топивший все свои таланты (в музыкальной композиции очень значительные) в беспробудном пьянстве» (Пяст).

Сводчатые комнаты, заволоченные табачным дымом, становились к утру чуть волшебными, чуть «из Гофмана». На эстраде кто-то читает стихи, его перебивает музыка или рояль. Кто-то ссорится, кто-то объясняется в любви. Пронин в жилетке (пиджак часам к четырём утра он регулярно снимает) грустно гладит свою любимицу Мушку, лохматую и злую собачонку (изображённую Добужинским на эмблеме кабаре): «Ах, Мушка, Мушка, зачем ты съела своих детей?»

Ражий Маяковский обыгрывает кого-то в орлянку. О. А. Судейкина, похожая на куклу, с прелестной, какой-то кукольно-механической грацией танцует «полечку» – свой коронный номер. (Из-за любви к ней автор «собачьего» гимна Всеволод Князев, гусар и поэт, застрелится в 1913 г. «Сколько гибелей шло к поэту, глупый мальчик, он выбрал эту», – предречёт Ахматова). Сам «метр Судейкин», скрестив по-наполеоновски руки, с трубкой в зубах мрачно стоит в углу. Его совиное лицо неподвижно и непроницаемо. Может быть, он совершенно трезв, может быть, пьян – решить трудно.

Здесь цепи многие рaзвязaны –
Всё сохрaнит подземный зaл.
И те словa, что ночью скaзaны,
Другой бы утром не скaзaл.
(Кузмин)

Князь С. М. Волконский, не стесняясь временем и местом, с жаром излагает принципы Жака Далькроза. Барон Н. Н. Врангель, то вкидывая в глаз, то роняя (с поразительной ловкостью) свой моноколь, явно не слушает птичьей болтовни своей спутницы, знаменитой Паллады Богдановой-Бельской («святой куртизанки, священной проститутки, непонятой роковой женщины, экстравагантной американки, оргиастической поэтессы» (Кузмин)), закутанной в какие-то фантастические шелка и перья.

Уродливый и блеклый Гумилёв
Любил низать пред нею жемчуг слов,

Субтильный Жорж Иванов – пить усладу,
Евреинов – бросаться на костёр…

Мужчина каждый делался остёр,
Почуяв изощрённую Палладу…
(Северянин)

За «поэтическим» столом идёт упражнение в писании шуточных стихов. (В «Собаке» постоянно проходили различные литературные игры, являвшиеся лучшим доказательством истинного таланта поэта и требовавшие, даже от избранных, полного внимания и собранности.) Все ломают голову, что бы такое изобрести. Предлагается, наконец, нечто совсем новое: каждый должен сочинить стихотворение, в каждой строке которого должно быть сочетание слогов «жора». Скрипят карандаши, хмурятся лбы. Наконец, время иссякло, все по очереди читают свои шедевры… Однажды к игре не был допущен Г. Иванов, так как не смог предоставить разрешение от родителей.

Пётр Потёмкин, Хованская, Борис Романов, кто-то ещё – прогнав с эстрады «давно уже исчерпавшего кредит» Мандельштама, пытавшегося пропеть (Боже, каким голосом!) «Хризантемы» – начинают изображать кинематограф. Цыбульский душераздирающе аккомпанирует.

Понемногу «Собака» пустеет. Поэты, конечно, засиживаются дольше всех. Гумилёв и Ахматова, царскосёлы, ждут утреннего поезда, другие сидят за компанию. Разговор уже плохо клеится, больше зевают. И только «горячится перед стойкой буфетчика виллонствующий Мандельштам, требуя невозможного: разменять ему золотой, истраченный в другом подвале» (Лившиц).

При возвращении из «Собаки» частенько происходили столкновения с властями. Однажды Сергей Клычков похвастался, что влезет на чугунного коня на Аничковом мосту.

И влез. Разумеется, появился городовой. Выручил всех Цыбульский. Приняв грозный вид, он стал вдруг наступать на городового: «Да ты знаешь, с кем ты имеешь дело, да ты понимаешь ли… Как смеешь дерзить обер-офицерским детям», – вдруг заорал он на весь Невский. Страж закона струсил и отступился от «обер-офицерских детей».

На улицах пусто и темно. Звонят к заутрене. Дворники сгребают выпавший за ночь снег. Проезжают первые трамваи. Завернув с Михайловской на Невский, один из «праздных гуляк», высунув нос из поднятого воротника шубы, смотрит на циферблат Думской каланчи. Без четверти семь. Ох! А в одиннадцать надо быть в университете.

Да и нам пора восвояси.

Sind’s Rosen – nun sie werden bluh’n! 3

Как мы состарились! Проходят годы,
Проходят годы – их не замечаем мы…
Но этот воздух смерти и свободы,
И розы, и вино и счастье той зимы.
(Г. Иванов)

Материалов о необъявленных, экспромтных вечерах почти не сохранилось, да и как можно сохранить сиюминутную реплику, жест, шутку, одним словом, импровизацию, которая в «Собаке» по существу становилась самой жизнью. То тот, то другой из артистов споёт, спляшет, продекламирует. Публика не стеснялась вслух острить над исполнителями; последние же, прерывая себя, острили над публикой.

Безумная натура директора кабаре проявлялась неистово – Пронин всем говорил «ты». Во время вечера он также продолжал здороваться, раскланиваться, пристраиваться к столу: «А, и ты тут, – появлялся он у чьего-нибудь столика и, расцеловавшись, усаживался у собравшейся компании. Пили шампанское, он выпивал бокал, и, вдруг замечая рядом ещё не приветствованных друзей, бросался к ним, потом переходил дальше» (Тихвинская).

Случались и вообще невообразимые вещи. Так, по воспоминаниям Г. Иванова, один раз, перебрав, Пронин поскандалил с одним адвокатом, и дело чуть не дошло до дуэли, но наутро хороший коньяк сумел примирить обиженного адвоката и несостоявшегося дуэлянта.

Список гостей только известных фамилий можно продолжать очень долго: режиссёры Н. Петров, Евреинов, Миклашевский; это и «красная комиссарша» Лариса Рейснер и эсер Каннегиссер – будущий убийца Урицкого; и артисты балета Е. В. Лопухова, А. А Орлов, Б. Романов; оперы – М. Журавленко, Е. И. Попова, М. Н. Каракаш; драматические артисты Н. Г. Ковалевская, Настя Суворина, В. А. Миронова; композиторы Н. Цыбульский, М. Кузмин (скончался в Ленинграде 36-го в страшной нужде), Вячеслав Каратыгин, Альфред Нурок, М. Ф. Гнесин и Анатолий Дроздов; литераторы С. Ауслендер, В. Пяст – друг А. Блока, А. Толстой, Б. Лившиц, Н. Гумилёв и А. Ахматова, её подружка Олечка Глебова-Судейкина (умерла в нищете, в Париже 1945-го).

Г. Иванов (последние годы жизни провёл в голоде и страданиях в приюте для престарелых под Тулоном), Г. Адамович, Северянин, Хлебников, А. Кручёных, Н. и Д. Бурлюки, В. Каменский, Аверченко; художники В. В. Энне, Ю. Анненков, автор портретов многих деятелей серебряного века, братья Сапуновы, А. Клодт, Добужинский, художник и доктор Н. А. Кульбин («умер в первых числах марта 1917 года, пав жертвою своего «динамизма», обуревавшей его жажды деятельности» (Пронин)); певица Зоя Лодий, профессор Андрианов, Е. П. Аничков, архитекторы Бернардацци, Фомин, общий любимец Петербурга клоун Жакомино, прославленные адвокаты и известные всей России члены Государственной Думы…

Это лишь малая часть действовавших в «Собаке» лиц – лишь выборочные фрагменты из огромной мозаики «друзей» «Собаки». Но и по такому небольшому списку можно сделать вывод о том, какую огромную роль играла «Бродячая собака» в культурной жизни не только Петербурга, но и всей России, и даже Европы, и какое важное значение для каждого из гостей и членов-распорядителей клуба Общества интимного театра имело кабаре.

Нельзя оставить без внимания визиты в Россию таких великих деятелей европейского искусства, как Маринетти, короля итальянских футуристов; Поль Фор – короля французских поэтов, и Эмиль Верхарн, посещавших «Бродячую собаку» во время пребывания в России.

«Богема – это было общество изысканно-остроумных людей, и ходили туда отнюдь не пьянствовать» (Маяковский).

Г. Иванов иначе как сборищем поэтов-пьяниц «Бродячую собаку» не называл: «Четыре-пять часов утра. Табачный дым, пустые бутылки. Мало кто сидит за столиками посредине зала. Больше по углам…»

«В «Собаке» нравы были застенчивые, оргий и связанных с ними гадостей не было. Сюда привлекали разговоры, споры…» (Пронин).

«Природа, политика, любовь, алкоголь, разврат, мистика – всё это глубоко захватывало меня и неизгладимые следы оставляло в уме и душе» (А. Тиняков).

«…первое же дыхание войны сдуло румяна со щёк завсегдатаев “Бродячей собаки”» (Лившиц).

Январский день. На берегу Невы
Несётся ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея?
Все, кто блистал в тринадцатом году –
Лишь призраки на петербургском льду…
(Г. Иванов, из сборника «Розы», 1931)

«И вдруг – оглушительная, шалая музыка. Дремавшие вздрагивают. Рюмки подпрыгивают на столах. Пьяный музыкант (Цыбульский) ударил изо всех сил по клавишам. Ударил, оборвал, играет что-то другое, тихое и грустное. Лицо играющего красно и потно. Слёзы падают из его блаженно-бессмысленных глаз на клавиши, залитые ликёром…» (Иванов).

От лёгкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о нежная чума?
(Мандельштам)

Сколько людей оставили частичку своей памяти, часть себя, свою тень в этом небольшом «собачьем» приюте во втором дворе на Михайловской площади, да и, к слову сказать, продолжают оставлять. Хочу склонить голову, вместе с вами, дорогие читатели, в память о ярком творческом человеке Владимире Александровиче Склярском (1947 – 2011), воссоздавшем «Собаку» потомкам, посвятившем всего себя, своё время и свой труд во благо светлого слова – Поэзия! – вбирающего в себя необъятность и вселенской глубины непостижимость, философию художественного смысла. Склонить голову и вспомнить всех, оставивших тень…

Как сказала Татьяна Толстая о старом поколении «собачников» (а ведь есть уже новое!):

«Должно быть, они вволю выпили вина в дни своей молодости, на последнем пиру свободы, под сводами «Бродячей собаки». Надеюсь, они пируют и сейчас, в вечности, там, где выплачены все долги, прощены все обиды, а молодость никогда не кончается. Надеюсь, они слышат мою благодарность за то, что они были». – Этими чудными словами мне хотелось бы закончить свой небольшой рассказ-воспоминание, ретроспективу некоторых великих событий серебряного века.

А тень «Бродячей собаки» будоражит и будет будоражить умы, будет зудить и свербеть, как сказали бы футуристы, во всех творческих, ищущих равновесия, сопричастности и согласования с окружающим миром душах. С Новым годом!!!

О тень! Прости меня, но ясная погода,
Флобер, бессонница и поздняя сирень
Тебя – красавицу тринадцатого года –
И твой безоблачный и равнодушный день
Напомнили… А мне такого рода
Воспоминанья не к лицу. О тень!
(Ахматова)

1 «И вот как пишется история!» (фр.)
2 «Пускай погибнут наши имена, лишь бы общее дело было спасено».
3 Коли это розы – цвести они будут! (Гёте)

Сценарий литературного вечера

ВЕЧЕР В КАБАРЕ

«БРОДЯЧАЯ СОБАКА»

Снеткова Ирина Анатольевна,

учитель русского языка и литературы

МБОУ СОШ №1 г.Покрова

Петушинского района

Владимирской области

Вступление

В Петербурге мы сойдемся снова,

Словно сердце мы похоронили в нем,

И блаженное, бессмысленное слово

В первый раз произнесем

В черном бархате советской ночи,

В бархате всемирной пустоты,

Все поют блаженных жен родные очи,

Все цветут бессмертные цветы…

Пронин

Уважаемые дамы и господа! Вечер поэтов, указанный в программе, начнется через 5 минут.

Ведущий

«Бродячая собака» была кабаре исключительно для артистов, художников, литераторов. Заводилой в этом предприятии был несомненно Борис Пронин.

Пронин

Собаку придумал я всецело… У меня возникла мысль, что надо создать романтический кабачок, куда бы мы все, «бродячие собаки» , могли приткнуться, дешево прокормиться и быть у себя, бродячие, бесприютные собаки.

Весь конец 1911г. я бегал по Петербургу, искал и в конце концов набрел на идеальное помещение: угловой дом рядом с Михайловским театром, вход во втором дворе. С улицы вход был забит, и мы его так и оставили. Для нас это была идеальная штука…

«Бродячая собака» имела и свою летопись в виде огромного фолианта, переплетенного в свиную кожу, лежащего при входе, в кот. все посетители были обязаны по меньшей мере вносить свои имена, поэты – экспромты, художники – зарисовки.

Но вот и первые посетители. Анна Ахматова и Николай Гумилев! Михаил Кузьмин! Георгий Иванов! Господа, пора начинать! Тема нашего вечера – Петербург.

Анна Ахматова

Все мы бражники здесь, блудницы.

Как не весело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь четную трубку,

Так странен дымок над ней.

Я надела узкую юбку,

Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:

Что там, изморозь или гроза?

На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза.

Николай Гумилев.

Анна, оставь эти мрачные мысли. С этим городом у меня связано много светлого. Петербург во мне с детства, Я учился в Царскосельской гимназии, директором и преподавателем кот. был И. Ф. Анненский. Возможно, именно он воспитал в нас любовь к литературе.

Ст. «Памяти Анненского»

К таким нежданным и певучим бредням

Зовя с собой умы людей,

Был Иннокентий Анненский последним

Из царскосельских лебедей,

Я помню дни: я, робкий, торопливый,

Входил в высокий кабинет,

Где ждал мене спокойный и учтивый

Слегка седеющий поэт.

Десяток фраз, пленительных и странных,

Как бы случайно уроня,

Он вбрасывал в пространства безымянных

Мечтаний – слабого меня.

…Скамью я знаю в парке; мне сказали,

Что он любил сидеть на ней,

Задумчиво смотря, как сини дали

В червонном золоте аллей

Анна Ахматова

Еще годовалым ребенком я была перевезена из Одессы на север – в Царское Село. Там я прожила до 16 лет. Училась в Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше. Но всегда неохотно. Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие, быстрые лошадки…

Ст. « В Царском Селе» (1)

По аллее проводят лошадок.

Длинны волны расчесанных грив.

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

Николай Гумилев.

В Царском Селе состоялась встреча, во многом определившая мою жизнь и творчество. В конце 1903 года я познакомился с гимназисткой Анной Горенко, моей будущей женой – А. Ахматовой.

Ст. « Сердце бьется ровно, мерно»

Сердце бьется ровно, мерно.

Что мне долгие года!

Ведь под аркой на Галерной

Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки

Вижу, вижу, ты со мной,

И в руке твоей навеки

Нераскрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом

Мы в блаженный миг чудес,

В миг, когда над Летним Садом

Месяц розовый воскрес.-

Мне не надо ожиданий
у постылого окна

И томительных свиданий.

Вся любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,

Завтра лучше, чем вчера,-

Над Невою темноводной,

Под улыбкою холодной

Императора Петра.

Пронин

Лирика ваша, строгая и классически соразмерная. Родственна архитектурному облику Петербурга, торжественным разворотам его улиц и площадей, плавной симметрии знаменитых набережных, окаймленных золотой каллиграфией фонарей, мраморным и гранитным дворцам, его бесчисленным львам, крылатым грифонам, египетским сфинксам, античным атлантам, коллонадам, соборам и блистающим шпилям.

Уже первые читатели говорят, что вы являете собой как бы классический тип петербурженки, ваша поэзия неотделима ни от Летнего сада, ни от Марсова поля, ни от Невского проспекта, ни,конечно же, от белых ночей, воспетых Пушкиным и Достоевским.

Георгий Иванов

И меня привлекает ампирный Петербург с его строгостью архитектурных линий, а пейзажные зарисовки полны аллюзий на живописные полотна Клода Лоррена.

Я, следуя семейным традициям, учился во Втором кадетском корпусе в Петербурге. Здесь во мне проснулась страсть к стихам, которые я писал во время уроков.

Ст. « Петергоф» (2)

Как древняя ликующая слава,

Плывут и каменеют облака,

И ангел с крепости Петра и Павла

Глядит сквозь них – в грядущие века.

Но ясен взор – и неизвестно, что там,-

Какие сны, закаты, города –

На смену этим блеклым позолотам –

Какая ночь настанет навсегда!

Ведущий

Георгий, как вы умеете по-новому сопоставить и оживить привычные образы, вы обладаете способностью к скульптурно-красочной передаче зрительных восприятий.

Георгий Иванов

Мне хочется написать книгу, возможно, я ее назову «Закат над Петербургом», где пронесется история великой столицы империи от дней ее высочайшего расцвета до медленного угасания. Люди, так или иначе способствующие вырождению Петербурга, лично – невинны. Никто из них не отдает себе отчета в деле рук своих. Столица мельчает, обезличивается – и люди, которые в ней живут, распоряжаются, строят, «охраняют основы» - тоже мельчают, вырождаются. Всех задействовала, всем руководит судьба, если угодно, Рок.

Ст. « Вновь Исакий в облаченье»

Вновь Исакий в облаченье

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпенье

Конь Великого Петра

Ветер душный и суровый

С черных труб сметает гарь…

Ах! Своей столицей новой

Недоволен государь.

Михаил Кузьмин

Анна Андреевна, какая у вас любовь к деталям. Конечно, в минуты крайней опасности, когда смерть близка, в одну короткую секунду мы вспоминаем столько, сколько не представляется нашей памяти и в долгий час, когда мы находимся в обычном состоянии духа.

И воспоминания эти идут не последовательно, а набегают друг на друга острой и жгучей волной, из которой сверкнет: то давно забытые глаза, то облако на весеннем небе, то чье-то голубое платье, то голос чужого вам прохожего. Эти мелочи, эти конкретные осколки нашей жизни мучат и волнуют нас больше, чем мы того ожидаем, и возвращают нас к тем минутам, к тем местам, где мы любили, плакали, смеялись и страдали, где мы жили.

В 1884г. моя семья переехала в Петербург. После волжского раздолья столичный город неприятно поразил меня своею серостью, подчищенностью и безжизненностью. Однако впоследствии я сроднился с этим городом и сейчас думаю, что по-настоящему дома можно себя чувствовать только в Петербурге.

Входит Мандельштам

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,

До прожилок, до детских, набухших желез……

Ведущий

Максимилиан Волошин прав – Мандельштам нелеп, как настоящий поэт!

Анна Ахматова

Конечно, наш первый поэт.

Пронин

Вы как раз вовремя: мы говорим о Петербурге. Вы ведь тоже не равнодушны к этому городу7

Анна Ахматова

Мы знаем исток Пушкина, Блока, но кто укажет, откуда до нас донеслась эта новая божественная гармония, которую называют стихами Мандельштама.

Осип Мандельштам

Я с детства находился под впечатлением архитектурно-исторического облика Петербурга, и этот город неразрывно вошел в самую ткань моих стихов. Именно здесь весной1911г. я познакомился с А.Ахматовой и Н.Гумилевым.

Ст. «Адмиралтейство»

В столице северной томится пыльный тополь,

Запутался в листве прозрачный циферблат,

И в темной зелени фрегат или акрополь

Сияет издали – воде и небу брат.

Ладья воздушная и мачта-недотрога,

Служа линейкою преемникам Петра,

Он учит: красота – не прихоть полубога,

А хищный глазомер простого столяра.

В моих стихах образ города рождается при совмещении пушкинского Петербурга и Петербурга ХХ столетия: по-прежнему «чудовищна и жестока» Российская государственность, по-прежнему невыносима тоска Онегина, по-прежнему клянет судьбу Евгений из «Медного всадника», а на Сенатской площади чудится блеск солдатских штыков.

Ст. «Петербургские строфы»

Над желтизной правительственных зданий

Кружилась долго мутная метель,

И правовед опять садился в сани,

Широким жестом запахнув шинель.

Зимуют пароходы. На припеке

Зажглось каюты толстое стекло.

Чудовищна, - как броненосец в доке,-

Россия отдыхает тяжело.

А над Невой – посольства полумира,

Адмиралтейство, солнце, тишина!

И государства желтая порфира,

Как власяница грубая, бедна.

Тяжка обуза северного сноба –

Онегине\а старинная тоска;

На площади Сената – вал сугроба,

Дымок костра и холодок штыка.

Черпали воду ялики, и чайки

Морские посещали склад пеньки,

Где, продавая сбитень или сайка,

Лишь оперные бродят мужики.

Летит в туман моторов вереница.

Самолюбивый, скромный пешеход,

Чудак Евгений- бедности стыдится,

Бензин вдыхает и судьбу клянет.

Ст. «В последний раз мы встретились тогда…»

Николай Гумилев.

Я чувствую, я знаю, такими счастливыми, как здесь, на берегах Невы, мы уже никогда и нигде не будем.

Звучит «Реквием» Моцарта.

Ведущий

Николай Гумилев в 1921г. расстрелян по приговору ЧК

В 1922г. Георгий Иванов навсегда покинул Россию

Михаил Кузьмин, избежав арестов и преследований, умер в 1936г.

Осип Мандельштам умер в пересыльном лагере «Вторая речка», недалеко от Владивостока 27 декабря 1938г., похоронен в общей могиле.

Анна Ахматова

ст. «Петроград»

И забыли навсегда,

Заключены в столице дикой,

Озера, степи, города

И зори родины великой.

В кругу кровавом день и ночь

Долит жестокая истома…

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду.

Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град Петра

Невольным памятником будет.

Тема: «В гостях у поэтов «серебряного века» в кабачке «Бродячая собака» Бориса Пронина .

Сценарий литературного вечера.

Участники : учащиеся 10-11 классов. Ведущие (несколько человек).

Цель мероприятия : завершая уроки о создании нового искусства начала XX века, привлечь учащихся к литературному вечеру, с целью развития их читательского кругозора и расширения культурологических знаний.

Ведущий . Уважаемы дамы и господа! Вечер, указанный в программе, начинается в кабаре «Бродячая собака». Но прежде разрешите сделать небольшой экскурс в историю.

Начало 20 века. Время сложное, противоречивое. Сложное не только для общества в целом, но и для творческой интеллигенции.

На литературном олимпе существовало множество литературных группировок, течений, школ, сотрудничавших, соперничавших и враждовавших между собой. Но всех объединяло главное: осознание своей эпохи как совершенно особой.

Впоследствии это время получило название «серебряный век» по аналогии с «золотым веком» Пушкина.

Ведущий . Поэты серебряного века, наследуя традиции своих великих предшественников, вносили то новое, что диктовало время – новую концепцию мира и человека в этом мире.

Ведущий . Поэты были очень разные, каждый из них жил своей сложной внутренней жизнью, трагической и радостной, наполненной исканиями, чувствами, стихами. Общая картина литературной жизни эпохи поражает своей насыщенностью, интенсивностью, многообразием. Такого обилия одаренных, ярких, самобытных, поэтических имен еще не знала не только русская, но и мировая культура.

Ведущий. Достаточно назвать некоторые из них: А.Блок, В.Брюсов, А.Белый, Ф.Сологуб, О.Мандельштам, К.Бальмонт, Н.Гумилев, И.Северянин, М.Волошин, В.Ходасевич, М.Цветаева, В.Хлебников, А.Ахматова, С.Есенин и другие. Этот список можно продолжить.

Ведущий . Судьба многих сложилась трагически. По словам Марины Цветаевой, «расселили…-растеряли. По трущобам земных широт расселили…, как сирот».

А тогда, в 10-ых годах, многие из них начинали только творить, писать. Объединялись в кружки.

Ведущий . Самым крупным литературным течением стал символизм, возникший еще в конце 19 века. Основал его Д.Мережковский, а идейным вдохновителем становится В.Брюсов, мэтр отечественной поэзии.

Ведущий . В 10-ых годах возник акмеизм, «для акмеистов сознательный смысл слова… такая же прекрасная форма, как музыка для символистов». Николай Гумилев восстал против символической мистики, туманности, расплывчатости.

Ведущий . В эти же годы громко заявляет о себе еще одно новое течение модернистской поэзии начала 20 века - футуризм. Оно образовалось из совсем не схожих между собой и не согласных друг с другом группировок и поэтов. Это дало в свое время М.Горькому сказать, что «…русского футуризма нет. Есть просто Игорь Северянин, Маяковский, Бурлюк, В.Каменский».

Ведущий . Сегодня нам представилась возможность воочию увидеть кое-кого из поэтов, чьи имена стали символом эпох «серебряного века». Встреча произойдет в литературном кабачке «Бродячая собака» Бориса Пронина.

Перед вами Борис Константинович Пронин. Человек энергичный, талантливый. Своим появлением «Бродячая собака» обязана ему.

Пронин, а почему «бродячая» и … «собака»? Объясните.

Б.П . «Собаку» всецело придумал я…, у меня возникла мысль, что надо создать романтический кабачок для артистов, художников и литераторов, которые могли бы здесь приткнуться, дешево прокормиться, и быть у себя, бродячие, бесприютные.

Весь конец 1911 года я бегал по Петербургу, искал и в конце концов набрел на идеальное помещение. Вот оно. Это единственный островок в ночном Петербурге, где литературная молодежь, не имеющая за душой ни гроша, чувствовала себя как дома.

Ведущий . Борис Константинович, а почему название кабаре, на первый взгляд, такое неприличное?

Б.П. «Бродячая собака»? Вам не нравится? Но это название как нельзя точно символизирует бесприютность и неприкаянность нашего поколения. Вот и все.

Ведущий . Да, господа, мы сейчас в кабаре «Бродячая собака». За свой очень недолгий век - она просуществовала всего четыре года – этот поэтический кабачок стал легендой Петербурга.

Ведущий . Оформление кабачка было простое, скромное. Всегда звучала музыка. Устраивались литературные вечера: поэты читали свои новые стихи. Можно было пить вино, закусывать.

Ведущий . Борис Константинович, какова программа сегодняшнего вечера?

Афиша . Кабачок «Бродячая собака» приглашает всех в гости к поэтам «Серебряного века». Поэты: А.Блок, Н.Гумилев, А.Ахматова М.Цветаева, О.Мандельштам, В.Маяковский и другие. Артисты кабаре: Н.Н.Волохова и другие.

Б.П. /элегантный, во фраке и белой рубашке, подходит к афише – программе вечера/. Читает афишу.

Б.П . Вот наши первые гости, друзья. За этим столом сидят у нас символисты. Дадим слово символистам?

Стол символистов .

Ведущий . Символизм, по словам Валерия Брюсова, «поэзия намеков. Ценным и реальным становилось то, что мимолетно, недосказано, загадочно. Символисты стремились к мировой гармонии через коасоту, которая спасет мир.

Б.П. У нас в гостях поэт- символист Александр Блок.

Ведущий . «Он был заботой женщин нежной От грубой жизни огражден…». Так и стояли вокруг него теплой стеной прабабушка, бабушка, мама, няня, тетя Катя – не слишком ли много обожающих женщин?

Путь из «теплицы» к людям был трудным и сложным.

Ведущий . Но Блока тянуло к настоящей жизни, без прикрас. Он обладал особым талантом. Он «слышал» движение истории, «слышал» музыку жизни. Не случайно Ахматова назвала его «трагическим тенором эпохи».

Ведущий . Блок вошел в литературу как поэт-символист, и это, конечно, наложило отпечаток на его творчество. Он стремился проникнуть за внешнюю оболочку мира и постигнуть его незримую тайну.

Ведущий . Корней Чуковский: «В ту пору далекой юности поэзия юности действовала на нас, как луна на лунатика…, его поэзия опьяняла больше, чем вино».

Б.П. Александр Блок, господа! Приветствуем!

А.Блок . Я хочу представить, господа, свое новое стихотворение «Сумерки». /читает/.

Б.П . Господа, что вы скажете о стихотворении поэта? Это совершенно новое произведение.

Обмен впечатлениями (реплики).

Господа, как символист, поэт превзошел самого себя!

- «В сердце –надежды нездешние…» - красиво!

- «Сумерки вешние», «клики на том берегу» - как здорово!

Господа, здесь важны не сумерки, не река, не лодка, не звуки песни сами по себе, а то, что за ними скрыто.

Б.П. Извините, друзья мои, но пусть скажет кто-нибудь один.

Хорошо, скажу я (выходит на сцену).

Друзья, не забывайте, что мы говорим о стихах поэта-символиста. Он один на берегу. Наступают сумерки. Прохладно. Издалека долетают звуки песни. Видна ныряющая в волнах лодка, поэт бежит навстречу ей. Но увидеть всю эту картину еще не значит – понять стихотворение. Важно то, что за ними скрыто. Какая-то тайна бытия совершается. Поэт устремляется тому таинственному и прекрасному, что должно вот-вот явиться в мир. Все эти образы – одинокий плач, отблески, сумерки вешние, клики на том берегу -приобретают символическое значение. Это мечта о чем-то высоком, стремление к прекрасному, высокому, недосягаемому.

Голос из будущего . У каждого поэта свой путь в этой жизни. Блок умер 7 августа 1921 года в Петрограде. Писатель Константин Федин вспоминает: «Блок умер молодым – но странно ощутилось, что с Блоком отошла прежняя, старая эпоха».

Б.П . А сейчас, друзья, слово дадим акмеистам.

Стол акмеистов (один из символистов):

Акмеизм – это литературное течение, сформировавшееся как реакция на крайности символизма. Основатель течения, Николай Гумилев, восстал против символистской мистики. Девиз акмеистов: «Ясность, простота, утверждение реальной жизни».

Б.П . Итак, господа, у нас в гостях «Цех поэтов». Супруги Николай Гумилев и Анна Ахматова. Приветствуем, господа, поэтов – акмеистов.

Ведущий . Поэзия «серебряного века» немыслима без имени Николая Гумилева. Создатель литературного течения акмеистов завоевал интерес читателей не только талантом, но и необычной судьбой, страстной любовью к путешествиям, ставших неотъемлемой частью его жизни и творчества.

Ведущий . Внешность поэта, по воспоминаниям современников, оригинальна. «Все в нем особенное и особенно некрасивое. Продолговатая, словно вытянутая вверх, голова с непомерно высоким плоским лбом. Волосы, стриженные под машинку, неопределенного цвета, жидкие брови. Под тяжелыми веками совершенно плоские глаза. Пепельно-серый цвет лица. Узкие бледные губы. Сидит чересчур прямо, высоко подняв голову. Узкие руки с длинными пальцами, похожими на бамбуковые палочки, скрещены на столе. Одна нога заброшена на другую. Он сохраняет полную неподвижность. Только бледные губы шевелятся на его лице. Косые плоские глаза светятся особенным светом. О нем, конечно, сказала Ахматова: «Из загадочных темных ликов На меня поглядели очи».

Ведущий . Современники описывают «белобрысого, самоуверенного юношу с косящим взглядом и шепелявой речью». Но такое ироническое отношение вскоре изменилось уважением и всеобщим признанием.

…От природы робкий, физически слабый, он при казал себе стать сильным и решительным. Пришлось ломать свой характер, отказывать себе в житейских радостях, отправляться в длинные рискованные путешествия по джунглям Африки, пескам Сахары, горам Абиссинии, охотиться на львов и носорогов, пойти добровольцем на фронт, где за храбрость он был удостоен двух Георгиевских крестов.

Ведущий . Необычной, экзотичной была и поэзия Гумилева. Стихи поэта привлекали чарующей новизной и смелостью, остротой чувств, взволнованностью мысли, а личность – мужеством и силой духа. Он смело ломал привычные нормы жизни, показал загадочные, нецивилизованные земли, неординарных, мужественных людей: королей и пиратов, разбойников и воинов.

Б.П . Николай Степанович, пожалуйте на сцену.

Гумилев выходит на сцену, читает стихотворение «Жираф».

Ведущий . Что скажет зал об этом стихотворении?

Анализ стиха (выступления заранее готовят дети).

И умру я не в постели

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели

Утонувшей в густом плюще.

Эти слова стали пророческими. В 1921 году Николай Гумилев был расстрелян. В приговоре было сказано: «За участие в контрреволюционном заговоре» /ныне доказана невиновность поэта/.

Б.П . Рядом с Гумилевым - Анна Ахматова.

Ведущий. Очень тонкая, высокая и бледная. Ключицы резко выдаются. Черная, словно лакированная, челка закрывает лоб до бровей, смугло-бледные щеки, бледно-красный рот. Тонкие ноздри просвечивают. Глаза, обведенные кругами, смотрят холодно. Все черты лица, все линии фигуры – в углах. Угловатый рот, угловатый изгиб спины… Даже подъем тонких, длинных ног – углом.

Анна Андреевна, приглашаем на сцену.

Анна Ахматова . «Я родилась в июне 1889 года под Одессой. Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на север – в Царское Село. Там я прожила до 16 лет». «…я училась по азбуке Льва Толстого. В 5 лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала говорить по-французски. Первое стихотворение написала, когда мне было 11 лет». «Училась я в Царскосельской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше, но всегда неохотно». «В 1910 (25 апреля) я вышла замуж за Гумилева, и мы поехали на месяц в Париж». «В 1912 году вышел мой первый сборник стихов «Вечер». Напечатано было всего 300 экземпляров». Критика отнеслась к нему благосклонно. 1 октября 1912 года родился мой единственный сын Лев. В марте 1914 вышла вторая книга Четки».

Б.П. Анна Андреевна, пожалуйста, прочтите что-нибудь.

/Анна Андреевна читает стихотворение «Вечер». Садится/.

Б.П . Творчество Ахматовой занимает достойное место в ряду лучших произведений мировой поэзии. Ее стихи до сих пор волнуют читателей. В них звучала нежная душа любимой, матери, дочери.

Ваше мнение, господа. Вы только что прослушали стихотворение «Вечер».

Обмен впечатлениями (выступления участников, анализ).

Ведущий . Ахматова писала о простом женском счастье. Ее лирическая героиня отвергнута, разлюблена. Но ее поэзия – это не только исповедь влюбленной женской души, это и исповедь человека, живущего всеми бедами и страстями 20 века. Каждое ее лирическое произведение –это маленький роман.

Судьба поэта была небезоблачна: полна горя и страданий.

1921 год – расстрел Гумилева.

1934 год – арест сына, Льва Гумилева и мужа Ахматовой – Н.Н.Пунина.

1946 год – Постановление ЦК ВКП(б) об исключении Ахматовой из Союза писателей как не соответствующую своим творчеством Уставу Союза /восстановили в Союзе писателей только в 1953 году/.

Умерла Анна Андреевна в 1966 году. «Будь моя воля, я бы поставил А.Ахматовой не один, а много памятников:

Босоногой приморской девчонке в Херсонесе;

Прелестной царскосельской гимназистке;

Утонченной прекрасной женщине с ниткой черного агата на шее в Летнем саду, где «статуи помнят ее молодой»;

И еще там, где она хотела, - напротив Ленинградской тюрьмы. Там должен стоять памятник состарившейся от горя женщине с седой челкой, держащей в руках узелок с передачей для единственного сына, вся вина которого заключалась в том, что он был сыном Николая Гумилева и Анны Ахматовой – двух великих поэтов.

Б.П. У нас в гостях еще один представитель «Цеха поэтов». Осип Эмильевич Мандельштам, по праву занявший свое особое место в блистательной плеяде русских поэтов «серебряного века».

Ведущий. На щуплом теле несоразмерно большая голова. Может быть, она и не такая большая, но она так откинута назад на чересчур тонкой шее, так пышно вьются и встают дыбом мягкие рыжеватые волосы /при этом посередине черепа лысина – и порядочная/, так торчат оттопыренные уши… И голова кажется несоразмерно большой. Глаза прищурены, полузакрыты веками глаз не видно. Движения страшно несвободные.

Костюм на щуплом теле, разумеется, в клеточку, и колени, разумеется, вытянуты до невозможности, что не мешает явной франтоватости: шелковый платочек, галстук на боку, но в горошину.

Ведущий . Современники отмечали резкое несовпадение в этой личности человека и поэта: «в жизни казался ребенком, капризным, обидчивым, суетливым и вместе с этим « у него настоящая повадка художника».

Современник . О стихах поэта не хочется сказать «написаны» или «сочинены». Они «сотворены», пропеты на одном дыхании, словно подслушаны у ветров времени.

А время было сложное. Столько течений. Куда примкнуть? Душа привела его к акмеистам.

Ведущий . Первая книга стихов Мандельштама «Камен ь» вышла в 1913 году. Почему «камень»? Поэта увлекает архитектурная пропорция, воплощенная в «бесстрастном материале» - камне.

Ведущий . Георгий Иванов вспоминает свое первое впечатление от стихотворений Мандельштама: «Стихи были удивительны. Они прежде всего удивляли».

Ведущий . В 1922 году в Берлине выходит новый сборник стихов Мандельштама «Тристиа ».

Ведущий . Третий сборник стихов поэта удастся выпустить только в 1928 году. Больше публикаций при жизни поэта не будет.

Современник . Еще в молодости поэт писал о «роковом и неутомимом маятнике», который «качается» над ним и «хочет быть его судьбой».

Он и стал его судьбой. Мандельштам пишет стихотворение о Сталине, которое «подписало ему смертный приговор».

Б.П . Осип Эмильевич, просим вас на эстраду.

Ведущий . «Так вот он какой – Мандельштам!»

Мандельштам читает.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ-

Кому в пах, кому в лоб,

кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него – то малина

И широкая грудь осетина /ноябрь 1933 года/.

Голос из будущего . Потом были годы ссылки, унизительные процедуры еженедельной проверки, слежки, травля, затем новый арест в 1938 году. Больше о нем ничего никто не знал. Умер он в лагерной больнице под Владивостоком. Где и как похоронен, точно никому не известно.

Неизвестна твоя могила.

Может быть, это целый цвет.

В первом «Камне» такая сила,

Что последнего камня нет. (Инна Лиснянская).

На сцене- артисты кабаре. Музыка. Танц ы .

Б.Пронин . Сейчас появится группа поэтов, которых ругали, не стесняясь в выражениях. Д.Мережковский говорил: «Табор дикарей, шайка хулиганов».

На сцену выходят четверо – в одежде есть детали, рассчитанные на эпатирование публики: листья лука и петрушки в петлицах пиджака, разноцветные геометрические фигуры на лице, опознавательные «знаки» в одежде.

В.Маяковский . Только мы – лицо нашего времени!

Д.Бурлюк . Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов. Сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих с Парохода Современности!

А.Крученых . Всем этим Куприным, Блокам, Сологубам и прочим нужна лишь дача на реке. … Мы взираем на их ничтожество.

В.Хлебников . Мы приказываем чтить права поэтов:

а) на увеличение словаря…

б) на словоновшество…

в) чтоб писалось туго и читалось туго…

Все вместе : «Пощечина общественному вкусу».

Представляют друг друга:

1. Давид Бурлюк

2. Александр Крученых

3. Владимир Маяковский

4. Велимир Хлебников

Уходят. Восторженные аплодисменты.

Б.П. Вот так броско, ярко, скандально и весело в 10-е годы 20 века заявили о себе футуристы.

Ведущий . Русский футуризм был многолик. Но чаще всего его связывают с именем Владимира Маяковского.

Ведущий . Начало было скандальным. Ему улюлюкали, он вызывал на себя потоки брани и издевательства. Критики, журналисты, репортеры скандальной хроники захлебывались от негодования. А он – нарочито груб, скандален, антиэстетичен.

Б.П . Владимир Маяковский! (читает стихотворение «Нате!»).

За столами воцаряется тишина. Затем кто-то неуверенно свистит. Топот ног, шиканье. Истерический смех: «Долой!»

Реплики из зала. Ответы Маяковского .

Маяковский! Вы это уже читали.

Поэт . А зачем вы всюду таскаетесь за мной?

Маяковский, поэтов много, а стихов хороших мало! Вы согласны?

Поэт . У нас прямо-таки стихотворное наводнение, стихийное бедствие! Писать волен каждый…

Как вы чувствуете себя в нашей литературе?

Поэт . Да ничего, не жмет.

Сколько вы получаете за строчку?

Поэт . Этого вопроса я ждал. Но вам волноваться, что я разбогатею, не стоит.

Вы очень высокого мнения о себе.

Поэт . Ну, почему же! Я себя считаю просто лошадью, рабочей.

Но самой большой?!

Поэт . Нет, вы самая большая лошадь!

А все-таки в ваших стихах поэзия не ночевала!

Поэт . Мадемуазель! Я не слежу за тем – кто и где ночует…

Аплодисменты.

Б.П . Благодарим вас, Владимир Владимирович.

Ведущий . Владимир Маяковский начал как футурист, закончил ярыс социалистом. «Агитатор, горлан, главарь»- он хотел «быть понят своей страной». Нежный лирик, он не раз становился на горло собственной песне.

Ведущий . 15 апреля 1930 года в газетах появилось сообщение: «Вчера, 14 апреля, в 10 часов 15 минут утра в своем рабочем кабинете покончил жизнь самоубийством поэт Владимир Маяковский»

В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…» - это строки из предсмертного письма В.Маяковского.

Ведущий . Что толкнуло поэта на столь решительный шаг? «Любовная лодка» разбилась о быт?

Нравственный кризис?

Творческий?

В поэзии 20 века не было другого поэта, который бы вызвал на себя такие потоки хвалы и брани. Но Маяковский был одним из лучших.

На эстраде артисты кабаре.

Ведущий . В оправе «серебряного века» сияло творчество разных поэтов, в том числе и тех, кто не связывал себя с литературными течениями.

Б.П. В декабре 1920 года проходил «Вечер поэтесс». Публика заметно скучала. Как вдруг… словно из темноты студеной ночи явилась взору настороженно притихшего зала женщина в черном, похожем на облачение монахини, платье, в стоптанных валенках, с военной сумкой через плечо.

Коротко остриженные волосы делали ее лицо вызывающе независимым. А вся она дышала каким-то внутренним протестом.

Она прошла на сцену и прочитала стихотворение «Пригвождена к позорному столбу» (1920).

Это была Марина Цветаева.

Ведущий . Это была поэтесса, которую уже стали забывать. Многие знали, вернее, догадывались, что революция ее не вдохновляла. Видели, что она сторонится общества молодых поэтов. И поэтому ее появление, столь неожиданное, воспринималось как вызов происходящему.

Голос из будущего . Жизнь Цветаевой была полна трагизма: разлука с мужем, потеря младшей дочери, долгая жизнь на чужбине. «Некому прочесть, некого спросить, не с кем порадоваться». «Мой читатель, несомненно, в России»,- писала она в дневнике.

Возвращение на родину в 1939 году не принесло ей счастья, долгожданного покоя. Мужа и дочь репрессировали. Началась война. Высылка в Елабугу. Полная духовная изоляция. Работы нет. Ни весточки от друзей. И думы, думы. Испепеляют душу, отравляют жизнь.

Ведущий . Судьба многих поэтов была исковеркана жизнью. Права была Цветаева, когда говорила: «…расселили нас…- растеряли. По трущобам земных широт рассовали нас, как сирот».

Ведущий . Но «серебряный век» русской поэзии не забыт. Голоса тех, кто олицетворял его название, чье творчество стало символом этой эпохи, принадлежит человечеству и вечности.

Борис Пронин . Друзья, наш вечер подошел к концу. Мы благодарим поэтов за их стихи, вас за внимание. Будем рады, если этот вечер в кафе пришелся вам по душе.

Мы много говорили о поэтах и поэзии «серебряного века», но настоящую оценку их творчеству может дать только ВРЕМЯ , только БУДУЩЕЕ .

И если подлинно поется

И полной грудью, наконец,

Все исчезнет – остается

Пространство, звезды и певец.

(Осип Мандельштам).

Использованная литература .

Карсалова Е.В., Леденев А.В., Шаповалова Ю.М. «Серебряный век» русской поэзии. Москва, Новая школа, 1996

Богуславский М.Б., Загидулина М.В. и другие. Русские поэты XX века. Собрание биографий. Издательство «Урал Л.Т.Д.», 2001.

Сценарий «В «Бродячей собаке»

Борис Пронин

Анна Ахматова

Николай Гумилев

Маяковский

Толстой

Городецкий

Кузьмин

Северянин

Бальмонт

Мандельштам

Князев

Фармацевты

Исполнители романсов

Да, я любила их, те сборища ночные,
На маленьком столе стаканы ледяные.
Нaд чёрным кофием голубовaтый пaр,
Кaмина крaсного тяжёлый зимний жaр,
Весёлость едкую литературной шутки…

Ахматова

Борис Пронин. Господа! Вот и наступил 1913 год! Год исполнился нашей «Бродячей собаке»!

Кузьмин.

От рождения подвала
Пролетел лишь быстрый год,
Но «Собака» нас связала
В тесно-дружный хоровод.
Чья душа печаль узнала,
Опускайтесь в глубь подвала,
Отдыхайте (3 раза) от невзгод.


Фармацевт 1. А знаете, как все начиналось? В один из ненастных вечеров осени 1911 года к Николаю Могилянскому, учёному-этнографу, вихрем ворвался его земляк Борис Пронин, как всегда розовый, с взъерошенными каштановыми кудрями, возбуждённый, с несвязной, прерывистой речью:

Понимаешь, гениальная идея! Всё готово! Это будет замечательно! Только вот беда – надо денег! Ну, я думаю, у тебя найдётся рублей 25. Тогда всё будет в шляпе!

Денег, рублей 25. я тебе дам, но скажи в двух словах, что ты ещё изобрёл и что затеваешь?

Мы откроем здесь «подвал» - «Бродячую собаку». Это будет и не кабаре, и не клуб. Ни карт, ни программы! Всё это будет замечательно!

Могилянский вынул деньги и сказал:

Выбирайте меня в члены «Собаки», но я прошу лишь одного: пусть это будет по соседству со мной, иначе ходить не буду.

Потом Николай и думать забыл и о «Собаке», и о Борисе. Но вот удивление! Получает повестку: «Собака лает тогда-то, и адрес приложен».

Фармацевт 2. Да, «Бродячая собака» открылась в новогоднюю ночь, 31 декабря 1911 года.

Фармацевт 3. А где же знаменитые поэты и писатели, вы говорили, что в этом кафе можно услышать и короля поэтов Северянина, и этого мужественного путешественника Гумилева, и конечно, Бальмонта, чья слава затмевает всех прочих!

Фармацевт 1. Они собираются поздно, после 12. К официальному часу открытия съезжаются одни «фармацевты», вроде нас с вами. Так на жаргоне «Собаки» называют всех случайные посетители от флигель-адъютанта до ветеринарного врача.

Фармацевт 2 А, вот и Всеволод Князев. Это он сочинил гимн «Бродячей собаке»!

Князев.

Во втором дворе подвал,
В нём – приют собачий.
Каждый, кто сюда попал –
Просто пёс бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!

Гав!
На дворе метель, мороз,
Нам какое дело!
Обогрел в подвале нос
И в тепле всё тело.
Нас тут палкою не бьют,
Блохи не грызут!
Гав!

Лаем, воем псиный гимн
Нашему подвалу!
Морды кверху, к чёрту сплин,
Жизни до отвалу!
Лаем, воем псиный гимн,
К чёрту всякий сплин!
Гав!

Фармацевт 1. Граф Алексей Николаевич Толстой!

Толстой.

Не поставьте мне в укор:

Я комический актер.

У меня лиловый нос,

Я бродячий старый пес…

Пес без денег обойдется,

Пес по Невскому пройдется.

Перед теплым кабачком

Только топнет каблучном.

В Петербурге Пронин был.
Днем и ночью говорил.
От его веселых слов
Стал бродячий пес готов.
Это наш бродячий пес,
У него холодный нос.

Трите нос ему скорей,
Не укусит он, ей-ей.
Лапой машет, подвывает.
Всяк бродячих зазывает.
У кого в глазах печаль.
Всех собаке очень жаль.

Ф3. Смотрите, кто эта восточная красавица?

Ф1. Разве вы не узнали? Это Анна Ахматова, жена известного поэта-акмеиста Гумилева.

Ф2. Да, она тоже пишет стихи! Правда, когда Гумилев впервые прочитал ее стихотворения, то посоветовал ей заниматься танцами, а не поэзией. Но потом изменил свое мнение. «Твои стихи о приморской девчонке меня пьянят», - писал он ей, вернувшись из своего путешествия по Африке.

Ф1. Это о ней Мандельштам написал:

Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.

Ф 2 . Она совсем молода.
Ф3 . Однако грустна и серьезна среди всеобщего веселья.

Ф1. Любовь у нее смешана с мыслью о смерти.

Ахматова.

Сжала руки под тёмной вуалью...
"Отчего ты сегодня бледна?"
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.



Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру."
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".

Ф1. Смотрите, на эстраду выходит сам Вертинский!

Романс на стихи Цветаевой «Мне нравится…»

Ф2. А вот и Гумилев. Николай! Почитайте нам своего «Жирафа»!

Гумилев.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ф3. Гумилев некрасив, но улыбка его очаровательна!

Ф2 . Кто-то про него сказал: взрослый человек с тайной детства. К тому же он настоящий джентльмен, человек чести.

Ф3. А вот и Константин Бальмонт!

Ф1. Вся Россия влюблена в Бальмонта!

Ф2. Приезд Бальмонта всегда настоящая сенсация.

Ф3. Он входит, высоко подняв лоб, словно неся золотой венец славы.

Ф2. Знаете, недавно одна экзальтированная дама в порыве влюблённости заявила о готовности выброситься из окна, забывая, что «Бродячая собака» находится в подвале.

Здесь недостаточно высоко, - презрительно отвечал Бальмонт, тоже, видимо, не сознавая, что сидит в подвале.

Ф1. Да, где Бальмонт, там женщины, романтическая любовь и, конечно, стихи о любви.

Бальмонт.

Слова смолкали на устах,

Мелькал смычок, рыдала скрипка,

И возникала в двух сердцах

Безумно-светлая ошибка.

И взоры жадные слились

В мечте, которой нет названья,

И нитью зыбкою сплелись,

Томясь, и не страшась признанья.

Среди толпы, среди огней

Любовь росла и возрастала,

И скрипка, точно слившись с ней,

Дрожала, пела, и рыдала.

Ф2. Недавно в «Бродячей собаке» был вечер-честование Бальмонта. Он спустился в переполненный зал и его приветственные слова утонули в шуме оваций. Сологуб сказал экспромт:


Мы все лаем, лаем, лаем,
Мы Бальмонта величаем,
И не чаем, чаем, чаем,
Угощаем его чаем,
И «Собаку» кажем раем…


Бальмонт немедленно продемонстрировал, что в далеких странствиях импровизаторский талант отнюдь не потускнел:


Всегда я думал, что собака
Не совместима с тем, кто – кошка
Теперь я думаю инако
И полюбил уже немножко…


Сологуб ответил:


Не все на свете вой и драка,
Не вечно в тучах горизонт,
Залает ласково собака,
Лишь приласкай ее Бальмонт.

Ф3. Замечательно! Смотрите, кто эти молодые люди?

Входят футуристы.

Ф1. Это футуристы. От футурум – будущее. Давид Бурлюк, Маяковский… Они еще называют себя будетлянами - поэтами будущего и хотят изменить мир с помощью искусства.

Ф2 . Они написали даже свой манифест – «Пощечина общественному вкусу». Они предлагают бросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода современности!

Маяковский . Борис, разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю «эпате», немножечко буржуев расшевелю, какой-то у вас вечер кислый.

Борис Пронин. Шпарьте!

Маяковский.

Через час отсюда в чистый переулок

вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,

а я вам открыл столько стихов шкатулок,

я - бесценных слов мот и транжир.

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

где-то недокушанных, недоеденных щей;

вот вы, женщина, на вас белила густо,

вы смотрите устрицей из раковин вещей.

Все вы на бабочку поэтиного сердца

10 взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.

Толпа озвереет, будет тереться,

ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,

кривляться перед вами не захочется -и вот

я захохочу и радостно плюну,

плюну в лицо вам

я - бесценных слов транжир и мот.

Ф1. Зря они нападают на молодого поэта. Даже Горький сказал: В футуристах все-таки что-то есть!

Певец: Маяковский, зачем вы строите из себя грубияна! Вы же тонкий, нежный лирик. Вот послушайте.

Песня на стихи Маяковского «Лиличка…»

Ахматова:

Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

Романс на стихи Цветаевой «Под лаской плюшевого пледа…»

Ф2. Осип Мандельштам! Мандельштам, прочтите, что-нибудь.

Мандельштам:

От легкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а с вечера похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о нежная чума?

В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи,
Когда речные тяжелеют струи
И фонари, как факелы, горят.

Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.

Ахматова: У Мандельштама нет учителей, он поэт от Бога. Кто укажет, откуда донеслась до нас эта новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама?

На сцену выходит Игорь Северянин .

Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!

От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!

Ф3. Игорь Северянин действительно гений! Недавно его провозгласили королем поэтов!

Ф2. Господа! Как быстро летит время! Уж скоро утро.

Борис Пронин . Кузьмин! Прочите что-нибудь на прощание!

Кузьмин.

Здесь цепи многие рaзвязaны –
Всё сохрaнит подземный зaл.
И те словa, что ночью скaзaны,
Другой бы утром не скaзaл.

Звучит романс в исполнении Вертинского «Как хороши, как свежи были розы…»


Т. Раздорожная
инсценировка повести
К. Сергиенко

СОБАКИ

Черный
Отпетый
Головастый
Крошка
Хромая
Бывшая Такса
Красивая
Гордый
Вавик
Тобик
Балконная
Ямомото
Щенок

ПРОЛОГ

ЩЕНОК : - Мама, расскажи сказку, как Собака перестала разговаривать с Человеком.

КРАСИВАЯ : - Когда-то Человек и Собака говорили на одном языке, жили вместе и все делили поровну. Но Человек завидовал собаке, ведь у нее четыре лапы, теплая шерсть и острые клыки, а у него только две ноги, кожа, и маленькие зубы. Выгнал Человек Собаку из дома, заставил приносить ему пищу и охранять его. И сказала Собака Человеку: «Пока мы жили с тобой, как братья, ты меня понимал».

ЩЕНОК : - «Пока мы жили с тобой, как братья, ты меня понимал».

КРАСИВАЯ

ЩЕНОК : - «Но больше нам не о чем разговаривать».

КРАСИВАЯ : - С тех пор Человек и Собака говорят на разных языках.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЧЕРНЫЙ

Домашних собак по-особому холят
за то, что они, на луну подвывая,
от будки до дома все ходят и ходят
под гулкою проволокой. Как трамваи...
Я их ненавижу, я с ними не знаюсь.
За это они меня вправе облаивать...
Но горько читать мне спокойную надпись:
“Собак без ошейников будут вылавливать”.
За что нас? За внешность? За клочья репейника?
За пыльную шерсть? За неясность породы?
За то, что щенками доплыли до берега?
Доплыли и стали ошибкой природы?..
Собаки-изгои. Собаки-отшельники.
Надрывней поминок. Ребенка добрее.
Они бы надели любые ошейники,
Надели бы! Если б ошейники грели.
И вот, разуверившись в добрых волшебниках,
последнюю кость закопав под кустами,
Собаки, которые без ошейников,
Уходят в леса. Собираются в стаи...

ОТПЕТЫЙ : - Эй, ты! Откуда ты взялся в нашем овраге?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Ты чего молчишь?

ТАКСА : - Он слишком гордый, чтобы с нами разговаривать!

КРОШКА : - Он Гордый! (Смеется). Он слишком Гордый!

ХРОМАЯ : - А может он, того… немой?

ЧЕРНЫЙ : - Что ты здесь делаешь?

ГОРДЫЙ : - Ищу.

ЧЕРНЫЙ : - Кого?

ГОРДЫЙ : - Своего Человека.

ЧЕРНЫЙ : - Человека? Когда-то у меня был Свой Человек. Он держал меня на цепи и бил. А однажды он сел в машину и уехал. Я долго бежал за ним. Машина остановилась. Человек вышел и ударил меня так сильно, как никогда прежде. Я упал, а Человек все бил и бил меня ногами. Потом он развернулся и пошел к машине. Я звал Своего Человека, из последних сил полз за ним на перебитых лапах, я охрип от воя, но он не обернулся и уехал.

ОТПЕТЫЙ : - Черный не любит людей.

ЧЕРНЫЙ : - Мы все не любим людей. Мы собаки. Стая.

ГОРДЫЙ : - Я вольный пес.

КРОШКА : - Вольный пес! Смотрите-ка, он вольный пес!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Думаю, он не пойдет в нашу стаю, Черный.

ЧЕРНЫЙ : - Посмотрим. Отойди, Красивая. Я сказал - отойди.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Думаю, она хочет, чтобы ты не трогал Гордого.

ОТПЕТЫЙ : - Черный, отдай его мне!

ЧЕРНЫЙ : - Это наше дело. Мое и его. Все - прочь! Запомни, Гордый, это наш овраг. Эти псы – мои. Это моя стая.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГОЛОВАСТЫЙ : - Послушай, Гордый. Возьми меня к себе в стаю. Я умею читать, все зовут меня Головастый.

ГОРДЫЙ : - У меня нет стаи, Головастый.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Тогда собери. Бывшая такса просится. И Хромая.

ГОРДЫЙ : - В овраге не должно быть две стаи, Головастый.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Тогда победи Черного. Вчера он бросил в болото мою шляпу.

ОТПЕТЫЙ : - Зачем тебе шляпа, Головастый? Хочешь быть похожим на человека?

ОТПЕТЫЙ : - А я умею кусать, как собака!

КРОШКА : - Как собака!

ГОЛОВАСТЫЙ : - У нас всегда так. Чуть что, Отпетый бросается в драку. Он всегда за Черного.

ХРОМАЯ : - Может, я того, пойду? А вам - нехорошо… Не надо бы этого…

ТАКСА : - Хромая ходит побираться на железную дорогу. Залезает в поезд и бродит по вагонам с жалким видом. Люди кидают ей всякую всячину, она наедается сама, а остальное приносит Черному. Кстати, позвольте представиться, Такса.

КРОШКА : - Она бывшая Такса! Бывшая!

ТАКСА : - Да, я Бывшая Такса. Взгляните на мой бант, он немного обтрепался, но я не хочу его снимать, он напоминает мне о прошлом.… Это трагедия всей моей жизни, в этом нет ничего смешного! А вы, Крошка, живет в ящике из-под яблок! И вам совершенно нечем гордиться!

ОТПЕТЫЙ : - Чего развылись, как беззубые щенки перед костью?

ТАКСА : - Я снова вынуждена вас просить, Отпетый, выражать свои мысли более достойно…

ОТПЕТЫЙ : - Ты мне еще поговори о достоинстве! Мало тебе взбучки от Черного? Смотри, я так наподдам, мало не покажется!

ТАКСА : - Позвольте, но я ничего такого и не говорила…

ОТПЕТЫЙ : - Может, кто еще хочет высказать свое мнение? Головастый, ты? Крошка? Хромая?

ГОРДЫЙ : - Я могу поговорить с тобой о достоинстве. Или ты такой смелый только со слабыми?

ОТПЕТЫЙ : - Я – слабый? Подойди ко мне, и я порву тебя на части!

ЧЕРНЫЙ : - Луна поднялась. Мы выступаем на Ночной Дозор.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Гордый, ты пойдешь с нами?

ГОРДЫЙ : - Куда?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Искать Собачью Дверку.

ЧЕРНЫЙ : - Оставь его, Головастый. Ему не нужна Собачья Дверка, он ведь ищет Своего Человека!

ГОРДЫЙ : - Нет, почему же? Я пойду с вами. Только расскажите мне, какая она, это Дверка.

КРОШКА : - Мы всегда ищем Собачью Дверку во время ночного дозора. Найти Собачью Дверку – мечта каждого пса!

ТАКСА : - Собачья Дверка совсем маленькая, меньше бусинки. Пока не уткнетесь в нее носом, не найдете. А когда найдете, Собачья Дверка приоткроется и станет большой-большой, пройдет любая собака!

ГОЛОВАСТЫЙ : - За этой Дверкой совсем другая жизнь. Там льется лунный свет, белый, как молоко.

КРОШКА : - Там много вкусной еды!

ОТПЕТЫЙ : - Кругом поля, леса и дома, настоящие дома для собак!

ХРОМАЯ : - Там живут счастливые собаки!..

ЧЕРНЫЙ : - А ты веришь, Гордый, что Собачья Дверка есть?

ГОРДЫЙ : - Если в вашем овраге есть Собачья Дверка, ее обязательно надо найти.

ЧЕРНЫЙ : - Хороший ответ, Гордый. Ты начинаешь мне нравится. Построиться! Приставить носы! Вперед!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ТАКСА : - Черный, в северной канаве появилась большая ржавая коробка с двумя дырками.

ЧЕРНЫЙ : - Пусть лежит.

ГОЛОВАСТЫЙ : - На бугорке кто-то забыл книжку.

ЧЕРНЫЙ : - Про собак?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Нет, про людей.

ЧЕРНЫЙ : - Разорви на мелкие клочки.

ХРОМАЯ : - У меня там жгли костер… и сломали того… сучок, об который мы всегда чесались…

ЧЕРНЫЙ : - Узнать, кто сломал! Я его в клочья разорву!

КРОШКА : - У меня ничего не изменилось.

ЧЕРНЫЙ : - Так! У все изменилось, а у Крошки – не изменилось. Ты все хорошо проверил? А это что? Я нашел это на твоей поляне. Вот так всегда. Ничего не знают, ничего не хотят делать! Засыпь им весь овраг, они не заметят!

ОТПЕТЫЙ : - Черный, пора, луна взошла!

ЧЕРНЫЙ : - Стая, слушайте меня! Сегодня мы снова не нашли Собачью Дверку. Но мы найдем ее! Когда-нибудь мы войдем в Собачий Рай, и будем жить там вечно! А сейчас пришло время Большой Песни!

КРОШКА
Я Крошка, смешная Собачка!
Я просто на свете живу!
Когда мне бывает немножечко грустно,
Веселые песни пою!

ГОЛОВАСТЫЙ
А я Головастый, я пес ученый!
Я даже умею читать!
Меня обижают Отпетый и Черный,
Но надо об этом молчать!

ТАКСА
Я Такса, прелестна, мила и учтива!
Взгляните, на бант мой, Луна!
Он желт, как и вы, и такой же красивый!
Струится, как свет из окна!

ХРОМАЯ
Луна! Доброй ночи! Прости, что не лаю!
Силенки давно уж не те!
Признала меня? Это я же, Хромая!
Не видно, поди, в темноте!

ОТПЕТЫЙ
Луна, я Отпетый, и все меня знают!
Я в страхе держу весь овраг!
Луна, где же Дверка? Терпение тает!
Скажи мне, где рай для собак?
Давай, укажи мне на Дверку без драки!
А то разругаемся в дым!
Пускай доживают в овраге собаки!
Я в Дверку пролезу один!

ЧЕРНЫЙ
Ты слышишь, Луна, эти глупые песни!
Они вызывают мой смех,
Они не поймут, что Овраг этот тесен,
А Дверка Собачья – для всех!

ГОРДЫЙ
Луна, если можешь, открой эту Дверку,
Которую ищут все Псы,
Здесь каждый найдет Своего Человека,
И сбудутся наши мечты!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГОРДЫЙ (Красивой): - Что ты там видишь? Ты так смотришь на луну, словно там тебя кто-то ждет! Почему ты не поешь? У тебя тяжело на душе, тебе не до песен? Постой, не уходи. Я хотел поблагодарить тебя.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Она не будет с тобой говорить.

ГОРДЫЙ : - Почему?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Она немая, приятель, как дуб в нашем овраге. Когда она была щенком, дети Человека забили камнями ее мать.

ГОРДЫЙ : - Она – Красивая.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Мы тоже так ее зовем. Но она сама по себе.

ГОРДЫЙ : - Сама по себе? Или с Черным?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Черный – вожак. Молодой, сильный, большой, смелый. А мы все – слабые и трусливые. Поэтому она с Черным. Но ты – другое дело.

ГОРДЫЙ : - Ты о чем?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Ты вольный пес, а Красивая не любит цепей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ТАКСА: - Гордый, ваша песня разбила мне сердце! Друзья мои, как он прав! Свой Человек – вот воплощение грез любой порядочной собаки! Только Человек мог бы повязать мне новый бант! Этот, если быть честной совсем уже истрепался!

КРОШКА : - Вот у меня никогда не было Своего человека! Никогда! И это здорово!

ЧЕРНЫЙ : - Новая песня, да слова все старые! Хромая! Расскажи им свою историю!

ХРОМАЯ : - Это… опять? Может, того, не надо…

ХРОМАЯ: - Я… это… не хочу…

ЧЕРНЫЙ: - А я – хочу! Давай-ка я сам начну! У Хромой никогда не было Своего Человека. У нее был целый ресторан. Вечерами там горели огни, играла музыка, и танцевали Люди. После них всегда оставалось мясо, и его было так много, что можно было бы накормить всех собак нашего оврага!

ХРОМАЯ : - А я тоже того… танцевала…

ЧЕРНЫЙ : - Однажды один добрый человек даже подарил ей мячик…

ХРОМАЯ : - Ты не так, не можешь… Молчи, я сама! Я, значит, танцевала! И потом, с мячиком танцевала и прыгала, высоко-высоко! И это было так красиво!

ЧЕРНЫЙ : - Как-то ее мячик попал на столик, за которым сидели Люди. И она прыгнула за ним.

ХРОМАЯ : - Потому что это был мой мячик!

ЧЕРНЫЙ: - Верно. Но Людям за столом это почему-то не понравилось. Наверное, они не любили танцы… или собак? Как ты думаешь, Гордый?

ГОРДЫЙ : - Прекрати!

ЧЕРНЫЙ : - Что?

ГОРДЫЙ : - Прекрати ее мучить. И всех этих собак! Для чего ты собрал их в стаю? Чтобы напоминать им каждый день, что Человек – враг Собаки?

ЧЕРНЫЙ : - Разве это не так?

ГОРДЫЙ : - Нет! Люди бывают разные, как и Собаки! Вы верите в Собачью Дверку? Хорошо. А я верю в то, что у каждой собаки должен быть Свой Человек! Настоящий друг! Вы почувствуете его, как только увидите. У вас заблестят глаза, завиляет хвост, и вы подойдете к Своему Человеку, чтобы он вас погладил. Ваш Человек потреплет вас по загривку и скажет: «Здравствуй, любезный, как твои дела? Где же ты пропадал так долго? Я ждал тебя. Идем!» И тогда вы пойдете за Своим Человеком на край света.

ЧЕРНЫЙ: - Ты хорошо говоришь, Гордый. Выходит, что тот Мой Человек…

ГОРДЫЙ : - Черный! Это был совсем не Твой Человек! (Собирается уходить).

ЧЕРНЫЙ : - Ты куда?

ГОРДЫЙ : - В город.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Это неплохая идея, ведь Люди живут в городе, в больших будках, которые называются дома.

КРОШКА : - Может, там ты найдешь Своего Человека.

ХРОМАЯ : - Я, это, с тобой… Дорогу там показать, или еще чего…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ХРОМАЯ : - Ты это… с привязанными не ссорься… а то они того…

ГОРДЫЙ : - О чем мне с ними говорить? Привязанные носят ошейники и намордники. Я бы никому не позволил надеть на меня ошейник!

БАЛКОННАЯ : - Это потому, что у тебя нет медалей! Ошейник надевают, чтобы носить медали!

ГОРДЫЙ : - Подумаешь – медали!

БАЛКОННАЯ : - Вот у меня много медалей, можешь послушать, как они звенят! Это значит, я породистая!

ХРОМАЯ : - У меня есть того… мячик!

БАЛКОННАЯ : - Мячик! У Моего Человека тоже есть медаль. Значит, он тоже породистый.

ХРОМАЯ : - Это, того… еще проверить надо!

БАЛКОННАЯ : - Мой Человек самой лучшей породы!

ГОРДЫЙ : - Самая лучшая порода – это, конечно, пудель?

БАЛКОННАЯ : - Точно, точно! Мой Человек – пудель!

ГОРДЫЙ : - Хотя я где-то слышал, что лучшая порода – это шавка…

БАЛКОННАЯ : - Да, да, мой человек – шавка! Мой Человек выше вас! Он бегает быстрее вас! У Моего Человека такие клыки, что он перегрызет вас пополам!

ГОРДЫЙ : - До чего ж ты глупая псина, а еще с медалями!

БАЛКОННАЯ : - Только попробуй, залезь на мой балкон! Только попробуй, плюнь в меня! Всех, всех перекусаю! В клочья раздеру!

ГОРДЫЙ : - Эй ты, болонка, слезай-ка вниз, поговорим как собака с собакой. Тогда я тебе и на балкон залезу, и плюну тебе прямо в нос!

БАЛКОННАЯ : - Раздеру! Разорву! Разом порешу!

ХРОМАЯ : - Это ж надо… стыд и срам!

ЯМОМОТО (внезапно появился): - Вот ведь какие бывают собаки!

БАЛКОННАЯ : - Кошка! Брысь! Вон пошла! Вон!

ЯМОМОТО (спокойно): - Я тебе морду в кровь раздеру. Так, так. Значит вот он, новый пес из нашего оврага. Будем знакомы. Ямомото. Кот. Ямомото - японский император. А император важнее всех.

ХРОМАЯ : - Ну да уж того... не важнее Черного…

ЯМОМОТО : - Важнее всех, глупая ты собака!

ГОРДЫЙ : - Почему он не убегает от нас?

ЯМОМОТО : - А зачем? Хромая меня все равно не догонит. А ты за котами не гоняешься, не то воспитание.

ГОРДЫЙ : - Это верно. Я – Гордый.

ХРОМАЯ : - Говорить с котом… это того…

ЯМОМОТО : - Хромай отсюда по своим делам, не порть наш первый тет-а-тет.

ГОРДЫЙ : - Я бы поболтал с тобой, но мне надо найти здесь Своего Человека.

ЯМОМОТО : - Своего Человека? Похвально. Только знаешь, людей мало, а собак много. Но ты ищи, ищи. Я живу вон там, в соседнем доме. Приходи как-нибудь в гости, когда моих дома не будет. Окно всегда открыто.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

КРОШКА: - Пополнение! У нас пополнение! Приехал автобус, вышел человек с двумя собачками, оставил их на остановке, а сам сел в автобус и уехал!

ЧЕРНЫЙ : - Что вы тут делаете?

ВАВИК и ТОБИК : - Ждем.

ЧЕРНЫЙ : - Кого ждете?

ВАВИК и ТОБИК : - Нашего Человека.

ЧЕРНЫЙ : - И где же он?

ВАВИК и ТОБИК : - Он скоро вернется.

ОТПЕТЫЙ : - А вы знаете, что это – наше место?

ВАВИК и ТОБИК : - Мы не знали. Мы можем ждать чуть подальше.

ЧЕРНЫЙ : - Видали? Они ждут Своего Человека! Утром он их привез, а сейчас уже вечер! И они еще думают, что он вернется!

КРОШКА : - Вернется! Человек вернется!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Ну, если утром, то теперь уж, конечно, не вернется.

ХРОМАЯ : - Да уж, это самое… не вернется!

ТАКСА : - Меня точно также, знаете ли, привезли и бросили.

ЧЕРНЫЙ : - Слышали? Как вас зовут?

ВАВИК и ТОБИК: - Вавик и Тобик.

КРОШКА : - Вавик! Ой, не могу! И Тобик!

ОТПЕТЫЙ : - Вавик и Тобик? Это что за имена?

ЧЕРНЫЙ : - Разве не стыдно отзываться на такие клички? Теперь вы будете просто Новые. Идите сюда, живо!

ВАВИК и ТОБИК : - Не пойдем.

ЧЕРНЫЙ : - Не пойдете? Вы не хотите меня слушаться?

ВАВИК и ТОБИК : - Мы слушаемся только Своего Человека.

ЧЕРНЫЙ : - А теперь вы будете слушаться меня! Ваш Человек вас бросил! Он больше никогда не вернется!

ВАВИК и ТОБИК : - Мы не верим!

ТАКСА : - Они такие скромные!

ОТПЕТЫЙ : - Черный, дай я им объясню, кто тут главный!

ГОРДЫЙ : - Не трогай их, Черный. И убери эти грязные челюсти.

ОТПЕТЫЙ : - Как ты меня назвал?

ГОРДЫЙ : - Пусть ждут, они сами поймут, что их Человек не вернется, и попросятся в твою стаю.

ОТПЕТЫЙ : - Я тебя надвое разгрызу!

ЧЕРНЫЙ : - Гордый, хочешь быть моей правой лапой?

ОТПЕТЫЙ : - А как же я, Черный?

ЧЕРНЫЙ : - Ты будешь моей правой лапой, Гордый?

ГОРДЫЙ : - Нет.

ЧЕРНЫЙ : - Я два раза не предлагаю. (Уходит).

ГОЛОВАСТЫЙ : - Будь осторожнее, Гордый! У Черного очень крепкие зубы.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГОРДЫЙ : - Слушай, Головастый, ты же умеешь читать?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Я два года учился в человечьей школе на той стороне оврага!

ТАКСА : - Ах, Головастый, будьте душкой, научите и меня!

ГОРДЫЙ : - Ну же, Головастый. Тебя дама просит!

КРОШКА : - Дама! Ой, не могу! Такса – дама!

ХРОМАЯ : - Ты, это… мал еще рассуждать-то!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Ну, если вы так просите… Садитесь. Нет, наоборот. Крошка, перестань хихикать. Теперь начнем. Здравствуйте, дети. Крошка, иди к доске. Отвечай урок.

КРОШКА : - Чего?

ГОЛОВАСТЫЙ : - По-твоему, я должен подсказывать?

КРОШКА : - А что такое урок?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Это такая вещь, которую нужно рассказывать. Рассказывай что хочешь, а я поставлю отметку.

КРОШКА : - Ну, прихожу я вчера вечером, а в моем ящике сидит мышь. Я за ней побежал…

ГОЛОВАСТЫЙ : - Поймал?

КРОШКА : - Не, она в норку ушла.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Молодец, ставлю пять! Такса, иди к доске и отвечай урок.

ТАКСА : - Когда я жила на даче, помню, у меня было много-много еды…

ГОЛОВАСТЫЙ : - Крошка, не мешай!

ТАКСА : - Да, меня кормили колбасой!

КРОШКА : - Колбасой? Ой, не могу! Кормили колбасой!

ТАКСА : - Почему ты смеешься? Да, меня кормили колбасой, и это все знают.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Молодец, ставлю пять! Новые, к доске!

ВАВИК и ТОБИК : - Наш Человек самый хороший! Самый сильный и смелый!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Молодцы, ставлю пять. Хромая, иди к доске.

ХРОМАЯ : - Ну, я как раз… это самое…

ЧЕРНЫЙ (подошел незаметно) : - Молодец, ставлю пять! А мне можно к доске?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Можно.

ЧЕРНЫЙ : - Жалко, Красивая говорить не может, а то бы она вам много чего порассказала! О людях, о тяжелых камнях, о больших палках. Все вы дураки. Собака должна быть собакой. Зачем собаке читать по-человечьи? Все равно Человек не даст вам свою одежду, не даст еду. Нам достаются только объедки! Вот мой рассказ! Что ты мне поставишь, Головастый?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Ставлю пять.

ОТПЕТЫЙ : - Нам ни к чему учиться человечьим словам! Мы - собаки!

ЧЕРНЫЙ : - Вспомните о Собачьей Дверке! Мозговые косточки, теплый ночлег, огромная луна! И никаких людей, только псы! Сильные, свободные псы! Разве не ради этого мы живем?

ХРОМАЯ : - Только, Черный, это… того… нету ее, Дверки-то. Мы ищем-ищем, а она – того…

ЧЕРНЫЙ : - Нету, говоришь? А вы в нее верите?

ХРОМАЯ : - Да я уже того… стара. Чего верить-то? Живот, он это… еды хочет. Мяса там, или косточку какую… А верой-то того… не наешься!

ЧЕРНЫЙ : - Скажи, Хромая, что тебе снится ночами?

ХРОМАЯ : - Того…еда…

ЧЕРНЫЙ : - А о чем ты мечтаешь?

ХРОМАЯ : - Это… о мячике…

ЧЕРНЫЙ : - О мячике! Чтобы играть, высоко подпрыгивать и бить его носом, так?

ХРОМАЯ : - И чтобы лапа… это… не болела…

ЧЕРНЫЙ : - Так вот за Собачьей Дверкой ты опять будешь здорова, у тебя будет не один, а десять мячиков…

ХРОМАЯ : - И чтобы музыка того… как в ресторане… И танцевать!

ЧЕРНЫЙ : - Ты будешь танцевать, Хромая! Я сам приглашу тебя на самый прекрасный танец в твоей жизни!

ТАКСА : - А мне повяжут бант! Огромный новый бант в крапинку!

ВАВИК: - А кусочки сахара?

ТОБИК : - Белые и сверкающие, как снег зимой!

ЧЕРНЫЙ : - Все, чего захотите! Красивая! А ты споешь нам свою самую любимую песню, твой голос будет чист и звонок, как утренняя роса на цветке! Даже Гордый верит, что такая Дверка есть. Ему даже приснился сон, что он нашел ее и открыл, а там…

ГОРДЫЙ : - Там стоял Мой Человек.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

БАЛКОННАЯ : - Эй, приятель! Эй, ты, постой-ка!

ГОРДЫЙ : - Чего же ты не ругаешься?

БАЛКОННАЯ : - Не хочется. Как там, на улице, хорошо?

ГОРДЫЙ : - Очень.

БАЛКОННАЯ : - Ты расскажи, как там, в овраге?

ГОРДЫЙ : - Да ты выходи! Погуляем.

БАЛКОННАЯ : - Не могу, меня только сюда, на балкон выпускают. Знаешь, Гордый, мне бы так хотелось немного свободы!

ГОРДЫЙ : - Ты что, не собака что ли?

БАЛКОННАЯ : - Задние лапы у меня слабые, почти не ходят. Болею я.

ГОРДЫЙ : - Прощай, мне некогда! Иду в гости.

БАЛКОННАЯ : - Ты приходи ко мне иногда. И других приводи. Расскажете, чем пахнет трава…

ЯМОМОТО : - Гордый! Какой сюрприз! Проходи, проходи. Вот, здесь я живу. Чай, кофе? Может, по рюмочке валерьянки?

ГОРДЫЙ : - Мне бы косточку…

ЯМОМОТО : - Костей не держим, извини. А я выпью валерьяночки. Давай, Гордый, я лучше расскажу тебе про Японию. Япония – большая страна. В ней много мышей, они подчиняются котам. Самый главный в Японии император Ямомото.

ГОРДЫЙ : - А где это – Япония?

ЯМОМОТО : - Очень далеко! За оврагом, по ту сторону дороги!

ГОРДЫЙ : - Да, это далеко. Может, где-то в Японии живет Мой Человек. Знаешь, чтобы найти Своего Человека, я бы отправился куда угодно: в Японию, или даже в эту, как ее, Америку. Головастый говорит, это страшно далеко, туда нельзя добежать лапами, нельзя доехать на поезде, можно только долететь по небу! А я слушаю его и думаю: стоит где-нибудь Мой Человек, ждет меня, ждет, а я никак не могу его найти! Что мне делать, Ямомото?

ЯМОМОТО : - Пусть ждет! Человека надо приручать!

ГОРДЫЙ : - Как это – приручать?

ЯМОМОТО : - Вот я, например, своих домашних приручил. Стирка, уборка, готовка – это на них. Я раз и на всегда сказал: времени у меня не хватает. Так что ко мне не пристают. Потому что я император Японии!..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дождь в овраге. Разговор ВЗРОСЛОГО И РЕБЕНКА о Вавике и Тобике (аудиозапись).

РЕБЕНОК : - Папа! Смотри, какие хорошенькие собачки! Давай возьмем их на дачу? Я буду с ними играть, а они посторожат дом!

ВЗРОСЛЫЙ : - Осторожно! Они могут быть больными.

РЕБЕНОК : - Собачки, собаченьки! Идите сюда! Папа, ну давай возьмем этих маленьких собачек… Ну, папа!

ВЗРОСЛЫЙ : - А зимой куда денем? Лето кончается….

РЕБЕНОК : - Хочу этих двух маленьких собачек! Хочу! Хочу!

ВЗРОСЛЫЙ : - Ладно, ладно, только не плачь!

РЕБЕНОК : - Идите ко мне, маленькие. Поедем на дачу. На даче хорошо…

ГОРДЫЙ : - Идите же, чего вы ждете?

ТАКСА : - Ах, если б меня кто-нибудь позвал на дачу! Я бы вылизала ему руки…

ОТПЕТЫЙ : - Не сомневаюсь.

ТОБИК : - А Черный на нас не рассердится?

ВАВИК : - Если нам не понравится, мы обязательно вернемся! (Убегают).

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ЧЕРНЫЙ : - Гордый, где она? Не поворачивайся ко мне спиной!

ГОРДЫЙ : - Я не знаю.

ЧЕРНЫЙ : - Не знаешь? Такса сказала, что Красивая ушла из оврага вчера утром, и с тех пор ее никто больше не видел.

ГОРДЫЙ : - Она вольная собака.

ЧЕРНЫЙ : - Она в стае. И она со мной, слышишь? Как бы ты ни смотрел на нее, Красивая моя!

ГОРДЫЙ : - Возможно, она думает иначе.

ЧЕРНЫЙ : - Когда она появилась в овраге, никто не назвал бы ее Красивой. Это был маленький слабый комочек шерсти на трясущихся ножках. Она не скулила, а просто подошла и подняла на меня свои огромные глаза. Ты же знаешь эти глаза! Когда на небе встает луна, она отражается в них, как в блюдцах. Потом она ткнула носом меня в бок, прижала ко мне свое худенькое щенячье тельце, и вдруг перестала дрожать. (Пауза). Мне нужно было разорвать тебя, как только ты появился в нашем овраге.

ГОРДЫЙ : - Я все понял, Черный. Но я, правда, не знаю, где Красивая.

ЧЕРНЫЙ : - Если Красивая не вернется завтра в овраг, я пойду искать ее.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

КРОШКА : - Там такое! Там Хромая! Было у нее три лапы, а теперь и вовсе на двух приползла!

ТАКСА : - Бедняжка, за что вас так?

ОТПЕТЫЙ : - Железякой. По лапам. Уж я-то знаю.

КРОШКА : - Плохо твое дело, Хромая. Говорили тебе, не побирайся.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Хромая, может, ты есть хочешь?

ХРОМАЯ : - Не знаю…

КРОШКА : - Хочешь, я принесу тебе фантик от большой конфеты?

ХРОМАЯ : - Мне бы это… травки солененькой.

ОТПЕТЫЙ : - Вспомнила! Ее еще в прошлом году землей и камнями завалили, когда дорогу строили!

ЧЕРНЫЙ: - Поищите ей соленой травы. Живо!

ХРОМАЯ : - Спасибо.

ЧЕРНЫЙ : - Ладно, Гордый, я не такой, чтобы ссориться, когда кто-то умирает.

ХРОМАЯ : - Я это… того… не хочу. Мне Собачью Дверку надо найти.

ЧЕРНЫЙ : - Найдешь, Хромая, обязательно найдешь. Только ты ничего не бойся.

ХРОМАЯ : - Я и не боюсь. Гордый, знаешь, где у старого куста лежит кривая дощечка?

ГОРДЫЙ : - Знаю.

ХРОМАЯ : - Там, это… мой мячик спрятан. Возьми те его себе. Хороший такой мячик, совсем новый, только с дыркой. С ним хорошо играть.

ГОРДЫЙ : - Ладно.

ХРОМАЯ : - Вы прыгайте повыше и бейте его носом. Ты же хорошо прыгаешь. Гордый… Вы подпрыгните до неба, это красиво… (Умирает).

ЧЕРНЫЙ : - Я им отомщу!

ГОРДЫЙ : - Не надо, Черный. Я буду вместо Хромой.

ЧЕРНЫЙ : - Друзья, Гордый вступает в стаю! Он будет моей правой лапой! Поклянемся же стоять друг за друга и никогда не разлучаться! Поклянемся не забывать Хромую!

ВСЕ : - Клянемся!

ТАКСА : - Беда никогда не приходит одна.

ГОРДЫЙ : - Я думаю, нас ждут большие неприятности.

ЧЕРНЫЙ : - Что за настроения? Не распускать нюни! Мы стая! (Все собаки). Мы стая!

ГОРДЫЙ : - Надо, чтобы кто-нибудь из нас сторожил овраг. Каждую ночь.

ТАКСА : - Простите, такса – не сторожевая порода!

ГОРДЫЙ : - Тот, кто сделал это с Хромой, может прийти за любым из нас.

ОТПЕТЫЙ : - Да я его в клочья раздеру!

ГОРДЫЙ : - Я осмотрю овраг. А вы держитесь вместе, стая!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГОЛОВАСТЫЙ: - Я думаю, Гордый все-таки прав. Никому не следует выходить из оврага!

ТАКСА : - Послушайте, а где все-таки наша Красивая? Помнится, у нее был такой измученный вид…

ЧЕРНЫЙ : - Самовольная девчонка! Всегда уходила, куда ей вздумается! Я как раз собирался ее искать. А тут еще эти…

КРОШКА : - Щенки!

ЧЕРНЫЙ : - Какие… щенки?

КРОШКА : - Шесть щенков!

ОТПЕТЫЙ : - Там, за оврагом, под кустом бузины, в большой коробке.

ЧЕРНЫЙ : - Откуда ты знаешь?

ОТПЕТЫЙ : - Я носил Красивой еду.

ЧЕРНЫЙ : - И ты молчал, Отпетый?

ОТПЕТЫЙ : - Она не хотела, чтобы об этом знали в овраге. Особенно ты.

ЧЕРНЫЙ : - Я хочу их увидеть.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Думаю, Черный, еще не время.

ЧЕРНЫЙ : - Тебя никто не спрашивал. Я хочу их видеть! Я должен их увидеть, понимаете? Они – тоже наша стая.

ОТПЕТЫЙ : - Она приведет щенков, Черный, когда будет можно.

ТАКСА : - Ах, щенки! Как это прекрасно! У меня, знаете ли, тоже были детки. Такие славные детки…

КРОШКА : - Детки! Славные детки! (Смеется).

ТАКСА : - Да, мои славные детки. Такие у них были смышленые мордочки, ласковые глазки, бархатная шерстка…

КРОШКА : - Вот врет! И где же они, твои детки, Такса?

ТАКСА : - Их увезли. Сначала одного, потом другого. Одного за другим. Я просила Хозяина оставить мне хотя бы одного щенка, младшего. Это, знаете ли, была девочка. Она так потешно виляла хвостиком, когда мы с ней играли. Когда она подросла, я бы отдала ей свой бант, большой бант в крапинку, такой красивый бант! (Плачет).

ЧЕРНЫЙ : - Не смей выть, Такса! Здесь, в овраге, есть только наша стая. Здесь никогда не будет людей! Никто не заберет щенков Красивой, это говорю я, Черный!

ЯМОМОТО (внезапно появился) : - Не уверен!

ЧЕРНЫЙ : - Ты? Пошел прочь!

ЯМОМОТО : - Не надо лаяться, Черный. Я решил пожить немного с вами. Видите ли, домашним не понравилось, что Гордый приходил ко мне в гости. Но я был строг, суров и непреклонен.

Пока ЯМОМОТО разглагольствует, за его спиной появляются ободранные и голодные ВАВИК и ТОБИК.

ВАВИК : - Это что, кот?

ТОБИК : - Точно, кот!

ЯМОМОТО : - Да я с хозяином подрался! Он, видите ли, на меня замахнулся! Но я страшен в гневе. Я так дал ему лапой, что он покатился кувырком!

ВАВИК : - Какой гладкий!

ТОБИК : - И жирный!

ЯМОМОТО : - Тогда я решил, что в знак протеста буду жить в вашем овраге!

ВАВИК и ТОБИК бросаются на ЯМОМОТО.

КРОШКА : - Гляньте, это же наши Новые! Вернулись!

ЯМОМОТО : - Многоуважаемые псы!..

ТАКСА : - Они же были на даче!

ЯМОМОТО : - Сородичи! Друзья! Братья!..

ГОЛОВАСТЫЙ : - Оно и видно!

ЯМОМОТО : - Моя шкура охраняется государством!

ОТПЕТЫЙ : - Ату его! Ату! (Ямомото сбегает).

ЧЕРНЫЙ : - А ну-ка, вы, прихвостни Человека, вон из моего оврага!

ВАВИК и ТОБИК : - Черный, возьми нас обратно в стаю!

ОТПЕТЫЙ : - Раньше надо было думать!

ВАВИК : - Мы не знали!

ТОБИК : - Мы им поверили!

ВАВИК : - А они нас на цепь и на двор!

ТОБИК : - Мы думали, что будем играть!

ВАВИК : - А у нас блохи!

ЧЕРНЫЙ : - Я сейчас завою! Жаль, Гордый не слышал эту историю! Он ведь так ждет Своего Человека!

Вбегает ГОРДЫЙ.

ЧЕРНЫЙ : - Где ты был? Наши дачники вернулись!

ГОРДЫЙ : - Черный, бежим со мной!

ЧЕРНЫЙ : - Зачем?

ГОРДЫЙ : - Надо. Только ты и я.

ЧЕРНЫЙ : - Говори здесь. У меня нет секретов от моей стаи.

ГОРДЫЙ : - Ты не понимаешь… Там, за оврагом, огромная машина с ковшом!

ЧЕРНЫЙ : - И что из этого?

ОТПЕТЫЙ (вдруг догадавшись): - Там же, под кустом бузины, в большой коробке!..

Стая срывается и бежит.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГОРДЫЙ : - Никто не мог знать, что туда начнут сбрасывать землю. Там редко появлялись люди. Ты ни в чем не виноват, Черный!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Оставь его, Гордый.

ОТПЕТЫЙ : - Ему бы сейчас повыть. Жаль, луны нет.

ТАКСА : - Когда воет сердце, луна не нужна.

КРОШКА : - Смотрите!

Появляются КРАСИВАЯ и ЩЕНОК, он неуверенно делает свои первые шаги.

КРАСИВАЯ : - Мы слишком мало любили на этой земле. Мы не любили деревьев, а как доверчивы листья! Мы не любили реки, а в них отражается солнце. Мы не любили небо, а в нем облака проплывают, куст у дороги и птичий щебет. Мы не любили ветер, мы не любили скалы, не слышали стука их сердца. Мы не любили сны, мы не любили руки и тех, кто хотел удержать нас в своих объятьях. Мы слишком мало любили землю, чтобы на ней остаться!

ГОРДЫЙ : - Ты куда? Не смей, Черный. Ты нужен стае, ты нужен Красивой. Если с тобой что-то случится, кто позаботиться о них?

ЧЕРНЫЙ : - Ты позаботишься, Гордый. Надеюсь, лучше, чем я.

ГОРДЫЙ : - Я тебя не пущу!

ЧЕРНЫЙ : - Пустишь. Они убили Хромую! А она была всего лишь старой больной собакой! Они завалили слепых щенят горой мусора! Они будут уничтожать нас по одному, а мы останемся сидеть в овраге и ждать конца?

ГОРДЫЙ : - Нас они не тронут!

ЧЕРНЫЙ : - Не тронут? Пусть! А его? Ты можешь мне поклясться, Гордый, что он успеет вырасти, что его лапы окрепнут, а клыки заострятся до того, как сюда придут люди? Кто из вас, собаки, поклянется сохранить жизнь этого щенка, даже если всем нам придет конец?

ЧЕРНЫЙ : - Я смотрю, вы боитесь людей. Что же, я отомщу сам.

ГОРДЫЙ : - А как же Собачья Дверка, Черный? Ты больше не будешь ее искать?

ЧЕРНЫЙ : - Ищите ее сами!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

БАЛКОННАЯ : - Эй, ты, поди-ка сюда!

ЯМОМОТО : - Какая встреча! Чего же ты не лаешь? Не в настроении?

БАЛКОННАЯ : - Меня сегодня вывели погулять. На полчаса!

ЯМОМОТО : - Это что! Меня недавно вывели погулять на месяц! Вот это, скажу я тебе, была просто императорская прогулка!

БАЛКОННАЯ : - Я такое видела!

ЯМОМОТО : - Не поверишь, что я видел! Мне удалось прогуляться за овраг, я почти дошел до Японии. Но возле шоссе подумал: в Японии, наверное, уже есть свой император. Останусь-ка я лучше здесь!..

БАЛКОННАЯ : - Послушай, я видела Черного. Среди белого дня он напал на взрослую. Она прогуливалась вдоль оврага. Черный прыгал вокруг нее и щелкал зубами.

ЯМОМОТО : - Да, Черный любит, когда его боятся. В этом мы с ним похожи. Ты не находишь, что в профиль я немного напоминаю собаку?

БАЛКОННАЯ : - А потом один Человек не испугался, бросил в Черного камень. Тогда Черный вышел из себя и укусил Человека за ногу.

ЯМОМОТО : - Люди не любят, когда их кусают. Они считают таких собак бешеными. Их отправляют на живодерню.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ЯМОМОТО : - Эй, собаки! Я тут кое-что слышал. Говорят, в овраге появились бешеные псы, они кусают людей.

ТАКСА : - Позвольте, но это же нелепо! Разве порядочная собака может кусать людей?

ОТПЕТЫЙ : - А чего нам с ними – лизаться? Он тебя палкой по ребрам, а ты ему в ногу клыками, да побольнее, чтобы надолго запомнил!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Это опасные мысли, Отпетый.

ОТПЕТЫЙ : - К черту вашу опасность! Размяукались, как слепые котята: «страшно», «боимся», «что делать»! Черный ушел, и вы все хвосты поджали, того и гляди, к людям на брюхе поползете – простите! А за что нас прощать? За то, что мы собаки? Пока был с нами Черный, у нас была стая. А как не стало сильной лапы, вы все сдрейфили!

ВАВИК : - Люди не любят нас из-за Черного!

ТОБИК : - Что же нам делать?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Я думаю, им надо все объяснить. Надо сказать, что Черный не собирался никого кусать, он просто очень расстроился…

ОТПЕТЫЙ : - Вот ты и объясни.

ТАКСА : - Какая жалость, что мы не говорим по-человечьи. Мой знакомый спаниель умел говорить «мама».

ЯМОМОТО: - Ну, мне пора. Я вас предупредил по старой дружбе! Если честно, я не очень-то люблю собак. Можно сказать, я их терпеть не могу!

ГОРДЫЙ : - Он прав: нам нечего больше ждать, пора уходить из оврага.

ГОЛОВАСТЫЙ : - Вот только куда нам идти?

ГОРДЫЙ : - Мы будем искать Собачью Дверку!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

КРОШКА(вбегает) : - Там еду кидают! Много-много еды! Мясо!

ОТПЕТЫЙ : - Мясо? Не объедки с мусорной кучи, а настоящее свежее мясо?

ГОЛОВАСТЫЙ : - Крошка, может, ты нашел Собачью Дверку?

ТАКСА : - На что она похожа?

КРОШКА : - Там светло! Очень светло! Как будто среди ночи появилось огромное солнце!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Может быть, это не солнце, а луна?

ОТПЕТЫЙ : - Конечно, луна!

ВАВИК : - А там тепло?

КРОШКА : - Очень тепло!

ТОБИК : - Нет ли там маленьких кусочков сахара?

КРОШКА : - Там горы сахара!

ТАКСА : - И новый бант в крапинку!

ОТПЕТЫЙ : - Жаль, что с нами нет Черного! Но он теперь сам по себе. Ну, кто первый в Собачий Рай?

СОБАКИ стоят в нерешительности.

ГОЛОВАСТЫЙ: - Так вот она какая, Собачья Дверка.

КРОШКА : - Мы так долго искали ее в нашем овраге, а она здесь!

ТАКСА: - Даже не верится! А как замечательно оттуда пахнет!

ВАВИК : - И свет! Какой яркий свет!

ТОБИК : - Он ослепляет, и за ним ничего не видно.

ОТПЕТЫЙ : - Я вижу Хромую!

СОБАКИ : - Где? Где?

КРОШКА : - Вон там! Она машет хвостом и зовет нас!

ГОЛОВАСТЫЙ : - Почему же мы стоим здесь?

ТАКСА : - Может, нам просто немного страшно?

ОТПЕТЫЙ : - Я верю Черному! Я пойду первый!

СОБАКИ друг за другом идут на свет.

ГОРДЫЙ : - Ты иди, Красивая, иди. Я пока останусь, поищу Черного. Он так верил в эту Дверку, а мы нашли и идем туда без него. Это нехорошо. Если встретишь там Моего Человека, передай, пусть дождется меня, я скоро. Ну, идите! (Красивая и Щенок медлят).

Вбегает ЧЕРНЫЙ.

ЧЕРНЫЙ : - Где все?Гордый, где моя стая?

ГОРДЫЙ : - Мы нашли Собачью Дверку, Черный!

ЧЕРНЫЙ : - Я узнал их тайну, Гордый! Нет никакой Собачьей Дверки! Они дают мясо, а потом кидают на шею петлю. Ты задыхаешься, бьешься, а они затягивают веревку все туже и туже. Тогда ты начинаешь грызть железные прутья, но это клетка, и из нее нет выхода! Знаешь, как люди называют такую Дверку? «Живодерня»!

ГОРДЫЙ : - Все наши уже там…

ЧЕРНЫЙ : - Почему же ты - здесь? Ах да, я совсем забыл, что ты же ищешь Своего Человека! Уведи их подальше, Гордый! Красивая, береги себя и маленького.

ГОРДЫЙ : - Черный, бежим с нами!

ЧЕРНЫЙ : - Эх ты, Гордый, вольный пес! Ты так ничего и не понял. Это моя стая, это мои псы. Я должен быть с ними. (Уходит в клетку).

КРАСИВАЯ передает ЩЕНКА ГОРДОМУ, тоже бежит в клетку.

ГОРДЫЙ (Щенку): - Мы с тобой обязательно отыщем Собачью Дверцу, малыш. Когда-нибудь мы откроем ее, а за ней будет стоять Наш Человек.

ЩЕНОК : - Расскажи мне сказку, как Собака перестала разговаривать с Человеком...